— Я, брат, неграмотный. В Расее писал мне один человек, да, видно, не так что-нибудь. Не потрафил… А отсель и письмо-то не дойдет. Где поди! Далеко, братец мой! Гнали, гнали — и-и, боже ты мой!.. Каки письмы! Этто, годов с пять,
человек тут попадал, от нашей деревни недальной. «Скажите, говорит, Тимофею, дочкy его замуж выдали…» Правда ли, нет ли… Я, брат, и не знаю. Может, зря.
Неточные совпадения
Я был поражен глубиной и непосредственностью этого восклицания.
Тут была и тоска о пропадающей удали, и глубочайшая нетронутая уверенность, что, каковы бы там ни были еще
люди и взгляды, все-таки наиболее стоящий
человек тот, кто смело носится по самым крутым стремнинам жизни… Только оступись… попадешь прямо на каторгу.
Я слушал с удивлением перевод этих речей, в которых, в сущности, не было ничего, кроме изложения действительных фактов. Все, что
тут говорилось, была правда, все это было хорошо известно и нам, и Степану, и всей слободе. И я не мог понять, почему эта толпа торжествовала над этим
человеком, которому стоило только поднять голову и сказать несколько слов. Я так и ждал, что Степан остановит коня и крикнет...
— Нет, не все! — вдруг воспламенившись, сказал Обломов, — изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и
человека тут же не забудь.
Райский с трудом представлял себе, как спали на этих катафалках: казалось ему, не уснуть живому
человеку тут. Под балдахином вызолоченный висящий купидон, весь в пятнах, полинявший, натягивал стрелу в постель; по углам резные шкафы, с насечкой из кости и перламутра.
— Стой! — завизжал Федор Павлович в апофеозе восторга, — так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты все-таки полагаешь, что есть они? Иван, заруби черту, запиши: весь русский
человек тут сказался!
Содержательница и квартальный кричали до тех пор, пока взошел частный пристав. Он, не спрашивая, зачем эти
люди тут и чего хотят, закричал еще больше диким голосом:
Неточные совпадения
Почтмейстер (продолжая читать).Хм… хм… хм… хм… «сивый мерин. Почтмейстер тоже добрый
человек…» (Оставляя читать.)Ну,
тут обо мне тоже он неприлично выразился.
— Нет, мы, по Божьей милости, // Теперь крестьяне вольные, // У нас, как у
людей. // Порядки тоже новые, // Да
тут статья особая…
С утра встречались странникам // Все больше
люди малые: // Свой брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье
тут?..
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет,
тут статья особая, // Не скука
тут — война! // И сам, и
люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так
тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, — сказала я, — // Должно быть, богатырь».
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то //
Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —