— Молчи, подлец, молчи, каторжна душа! — визгливо отвечала женщина, видимо тоже пьяная. — Чем тебе наши девки плохи?.. Могешь ты моих дочек страмить?..
Жиган ничтожный, тля тюремная!..
— Пробовал-то пробовал, да, вишь, он разговаривать-то не больно охоч. Перво я к нему было добром, а опосля, признаться, постращал-таки маленько! «Что, мол, такой-сякой, лежишь, ровно статуй? Знаешь, мол, кто я по здешнему месту?» — «А кто?» — спрашивает. «Да начальство, мол, вот кто… сотский!» — «Этаких, говорит, начальствов мы по морде бивали…» Что ты с ним поделаешь? Отчаянный!.. Известно,
жиган!
— Ну, ты, — говорит, — брат,
жиган! недаром, видно, тебя вором кличут!
Однако последнего боялся теперь, потому что общество его отказалось принимать, и если «пымают, то за бугры, значит,
жигана водить» [«За бугры
жигана водить» — в Сибирь.].