Неточные совпадения
Восстановить свои потомственно — дворянские права отец никогда не стремился, и, когда он умер, мы оказались «
сыновьями надворного советника», с правами беспоместного служилого дворянства, без всяких реальных связей с дворянской средой, да, кажется, и с какой бы то ни
было другой.
Относительно этого человека
было известно, что он одно время
был юридическим владельцем и фактическим распорядителем огромного имения, принадлежавшего графам В. Старый граф смертельно заболел, когда его
сын, служивший в гвардии в Царстве Польском
был за что-то предан военному суду.
Семья у него
была многочисленная (четыре дочери и два
сына).
Ночь
была теплая, ясная, тихая… его не покидали мысли о больном
сыне.
Отец
был человек глубоко религиозный, но совершенно не суеверный, и его трезвые, иногда юмористические объяснения страшных рассказов в значительной степени рассеивали наши кошмары и страхи. Но на этот раз во время рассказа о
сыне и жуке каждое слово Скальского, проникнутое глубоким убеждением, падало в мое сознание. И мне казалось, что кто-то бьется и стучит за стеклом нашего окна…
Ввиду этого он нанял себе в услужение мальчика Петрика,
сына хозяйской кухарки. Кухарка, «пани Рымашевская», по прозванию баба Люба,
была женщина очень толстая и крикливая. Про нее говорили вообще, что это не баба, а Ирод. А
сын у нее
был смирный мальчик с бледным лицом, изрытым оспой, страдавший притом же изнурительной лихорадкой. Скупой, как кащей, Уляницкий дешево уговорился с нею, и мальчик поступил в «суторыны».
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее в руках
был не ее
сын, а сам Уляницкий.
Дешерт
был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него
было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому.
Сын застрелился…
Однажды я сидел в гостиной с какой-то книжкой, а отец, в мягком кресле, читал «
Сын отечества». Дело, вероятно,
было после обеда, потому что отец
был в халате и в туфлях. Он прочел в какой-то новой книжке, что после обеда спать вредно, и насиловал себя, стараясь отвыкнуть; но порой преступный сон все-таки захватывал его внезапно в кресле. Так
было и теперь: в нашей гостиной
было тихо, и только по временам слышался то шелест газеты, то тихое всхрапывание отца.
Оказалось, что это три
сына Рыхлинских, студенты Киевского университета, приезжали прощаться и просить благословения перед отправлением в банду. Один
был на последнем курсе медицинского факультета, другой, кажется, на третьем. Самый младший — Стасик, лет восемнадцати, только в прошлом году окончил гимназию. Это
был общий любимец, румяный, веселый мальчик с блестящими черными глазами.
После восстания пошла тяжелая полоса «обрусения», с доносами, арестами, судами уже не над повстанцами, а над «подозрительными», с конфискациями имений.
Сыновья Рыхлинокого
были высланы в Сибирь. Старики ездили в Киев и видели
сыновей в последний раз перед отправлением.
Ведь
есть на небе великий бог:
Сынов увидишь у своих ног…
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все
были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из
сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал в своей жизни,
было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
Отец выписывал «
Сын отечества» и теперь сообщил в кратких чертах историю реформы: большинством голосов в Государственном совете проект Толстого
был отвергнут, но «царь согласился с меньшинством».
Сучков
был сын великоросса — чиновника и матери — англичанки.
— Да… Капитан… Знаю… Он купил двадцать душ у такого-то… Homo novus… Прежних уже нет. Все пошло прахом. Потому что, видишь ли…
было, например, два пана: пан Банькевич, Иосиф, и пан Лохманович, Якуб. У пана Банькевича
было три
сына и у пана Лохмановича, знаешь, тоже три
сына. Это уже выходит шесть. А еще дочери… За одной Иосиф Банькевич дал пятнадцать дворов на вывод, до Подоля… А у тех опять пошли дети… У Банькевича: Стах, Франек, Фортунат, Юзеф…
Может
быть, этот Иван
был сын какого-нибудь спорного Микиты…
Пачковский,
сын бедной вдовы, содержавшей ученическую квартиру,
был юноша довольно великовозрастный, с угреватым лицом, широкий в кости, медвежеватый и неуклюжий.
В одно время здесь собралась группа молодежи. Тут
был, во — первых,
сын капитана, молодой артиллерийский офицер. Мы помнили его еще кадетом, потом юнкером артиллерийского училища. Года два он не приезжал, а потом явился новоиспеченным поручиком, в свежем с иголочки мундире, в блестящих эполетах и сам весь свежий, радостно сияющий новизной своего положения, какими-то обещаниями и ожиданиями на пороге новой жизни.
На ученической квартире, которую после смерти отца содержала моя мать, я
был «старшим». В этот год одну комнату занимал у нас юноша Подгурский,
сын богатого помещика, готовившийся к поступлению в один из высших классов. Однажды директор, посетив квартиру, зашел в комнату Подгурского в его отсутствии и повел в воздухе носом.
Это
был сын богатого помещика — поляка, года на два старше меня, красивый блондин, с нежным, очень бледным лицом, на котором как-то особенно выделялись глубокие синие глаза, как два цветка, уже слегка спаленные зноем.
Неточные совпадения
Добчинский.То
есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже
был совсем, то
есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Следовало взять
сына портного, он же и пьянюшка
был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к
сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне.
К дьячку с семинаристами // Пристали: «
Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не
пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку называл.)
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я
сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Как только
пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его
сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам письма к сродникам // Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И
пили водку в праздники // С крестьянством наравне.