Трудно сказать, что могло бы из этого выйти, если бы Перетяткевичи успели выработать и предложить какой-нибудь определенный план: идти толпой к генерал — губернатору, пустить камнями в окна исправницкого дома… Может быть, и ничего бы не случилось, и мы разбрелись бы
по домам, унося в молодых душах ядовитое сознание бессилия и ненависти. И только, быть может, ночью забренчали бы стекла в генерал — губернаторской комнате, давая повод к репрессиям против крамольной гимназии…
Неточные совпадения
Из этой неопределенной толпы память выделяет присутствие матери, между тем как отец, хромой, опираясь на палку, подымается
по лестнице каменного
дома во дворе напротив, и мне кажется, что он идет в огонь.
От больших улиц он отделялся двумя каменными
домами,
по местному «каменицами».
Впоследствии я часто стал замечать то же и
дома во время его молитвы. Порой он подносил ко лбу руку, сложенную для креста, отнимал ее, опять прикладывал ко лбу с усилием, как будто что-то вдавливая в голову, или как будто что-то мешает ему докончить начатое. Затем, перекрестившись, он опять шептал много раз «Отче… Отче… Отче…», пока молитва не становилась ровной. Иной раз это не удавалось… Тогда, усталый, он подымался и долго ходил
по комнатам, взволнованный и печальный. Потом опять принимался молиться.
По вечерам барский
дом светился большими окнами, а хатки мерцали как-то ласково и смиренно разбросанными в темноте огоньками.
Потом толпа с песнями удалилась от освещенного барского
дома к смиренным огонькам за косогором, и,
по мере того как певцы расходились
по хатам, — песня замирала и таяла, пока не угасла совсем где-то в невидном дальнем конце деревни.
В это время мы переехали уже из центра города на окраину, и
дом наш окнами глядел на пустырь,
по которому бегали стаями полуодичавшие собаки…
И все кругом чисто и приятно:
дома, улица, ворота и особенно высокое синее небо,
по которому тихо, как будто легкими толчками, передвигается белое облако.
По городу грянула весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь день собирались толпы народа. В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все в глубоком трауре, двинулась к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский
дом на Киевской улице оказался в осаде. Отец, проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Мы миновали православное кладбище, поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого попа». Потом и улица, и
дом Коляновских исчезли за косогором…
По сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами лежала белая лента шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди, в дымке пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то в первый раз слушал шум соснового бора…
Тут был подсудок Кроль, серьезный немец с рыжеватыми баками,
по странной случайности женатый на русской поповне; был толстый городничий Дембский, последний представитель этого звания, так как вскоре должность «городничих» была упразднена; доктор Погоновский, добродушный человек с пробритым подбородком и длинными баками (тогда это было распространенное украшение докторских лиц), пан Богацкий, «секретарь опеки», получавший восемнадцать рублей в месяц и державший
дом на широкую ногу…
С вечной заботой о загадочных выражениях «Слова» он ходил
по улицам сонного городка, не замечая ничего окружающего и забывая порой о цели своего выхода из
дому.
Из
дома на той же улице, одетый
по форме, важный, прямой, в треуголке и при шпаге вышел директор Долгоногов.
Можно было легко угадать, что Авдиеву будет трудно ужиться с этим неуклонным человеком. А Авдиев вдобавок ни в чем не менял своего поведения.
По — прежнему читал нам в классах новейших писателей;
по — прежнему мы собирались у него группами на
дому;
по — прежнему порой в городе рассказывали об его выходках…
Одно время он стал клеить из бумаги сначала
дома, потом корабли и достиг в этом бесполезном строительстве значительного совершенства: миниатюрные фрегаты были оснащены
по всем правилам искусства, с мачтами, реями и даже маленькими пушками, глядевшими из люков.
Я вскочил и подбежал к окну.
По стеклам струились дождевые капли, мелкий дождь с туманом заволакивал пустырь, дальние
дома едва виднелись неопределенной полосой, и весь свет казался затянутым этой густой слякотной мглою, в которую погрузился мой взрослый друг… Навсегда!
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский
дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под деревом, с книгой на коленях,
по — видимому, дремала гувернантка.
По вечерам, когда движение на улицах стихало, я выходил из
дому, шел
по шоссе к шлагбауму мимо
дома Линдгорстов.
Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли,
дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что он куражится //
По воле
по моей…»
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши //
По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, //
По правде и
по разуму, // Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии //
По горкам,
по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские
дома. //
Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не день, не два —
по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Идем
по делу важному: // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды.