Неточные совпадения
Я помню, что никто из нас не сказал на это ни одного слова, и, я думаю, старшим могло показаться, что известие не произвело на детей никакого впечатления. Мы тихо
вышли из комнаты и сели за стол. Но никто из нас не радовался, что отцовская гроза миновала. Мы чувствовали какую-то
другую грозу, неведомую и мрачную…
Мы
выходили, покорные судьбе, что-то писали, подымаясь на цыпочки, и что-то объясняли
друг другу.
Однажды, сидя еще на берегу, он стал дразнить моего старшего брата и младшего Рыхлинского, выводивших последними из воды. Скамеек на берегу не было, и, чтобы надеть сапоги, приходилось скакать на одной ноге, обмыв
другую в реке. Мосье Гюгенет в этот день расшалился, и, едва они
выходили из воды, он кидал в них песком. Мальчикам приходилось опять лезть в воду и обмываться. Он повторил это много раз, хохоча и дурачась, пока они не догадались разойтись далеко в стороны, захватив сапоги и белье.
Однажды с ним или с
другим русским воспитанником
вышел следующий эпизод: какой-то юный поляк, узнав, что русский товарищ вчера причащался, стал смеяться над православным обрядом.
Мальчик встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во главе которой стал Суханов, и пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и
вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем обычном месте, он приказал наказанному встать и предложил обоим противникам протянуть
друг другу руки.
После этого пан Крыжановский исчез, не являлся на службу, и об его существовании мы узнавали только из ежедневных донесений отцовского лакея Захара. Сведения были малоутешительные. В один день Крыжановский смешал на биллиарде шары у игравшей компании, после чего «
вышел большой шум». На
другой день он подрался с будочником. На третий — ворвался в компанию чиновников и нанес пощечину столоначальнику Венцелю.
Это, конечно, было совершенно верно, но не имело никакого практического смысла. Мой отец, как и
другие чиновники, должен был учить детей там, где служил.
Выходило, что выбор дальнейшего образования предопределялся не «умственными склонностями» детей, а случайностями служебных переводов наших отцов.
Из того, что я так запомнил именно этот «карточный вечер» среди многих
других, я заключаю, что я
вышел тогда из накуренной комнаты с чем-то новым, смутным, но способным к росту…
И
вышло, что дом не вечен, а сделан, как многое
другое.
Сначала мечты о диссертации, о переводе в
другое место, потом женитьба, сладость сонной истомы, карты в клубе, прогулки за шлагбаумом, сплетни, посещения погребка Вайнтрауба, откуда учителя
выходят обнявшись, не совсем твердыми шагами, или — маленького домика за грабником, где порой наставники встречаются с питомцами из старших классов…
И — замечательное явление, которое, наверное, помнят мои товарищи: сотни полторы человек, только что
выйдя из церкви, зная, что этот вопрос им будет предложен одному за
другим, по большей части не могли вспомнить ни евангелия, ни апостола.
Так он вошел в дом, где остановился генерал — губернатор. Минуты через три он
вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач в сопровождении Дитяткевича, и
другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
Было что-то ободряющее и торжественное в этом занятии полицейского двора людьми в мундирах министерства просвещения, и даже колченогий Дидонус, суетливо вбегавший и выбегавший из полиции, казался в это время своим, близким и хорошим. А когда
другой надзиратель, большой рыжий Бутович, человек очень добродушный, но всегда несколько «в подпитии»,
вышел к воротам и сказал...
Тот вошел, как всегда угрюмый, но смуглое лицо его было спокойно. Капитан пощелкал несколько минут на счетах и затем протянул Ивану заработанные деньги. Тот взял, не интересуясь подробностями расчета, и молча
вышел. Очевидно, оба понимали
друг друга… Матери после этого случая на некоторое время запретили нам участвовать в возке снопов. Предлог был — дикость капитанских лошадей. Но чувствовалось не одно это.
На гуляньях в ясные дни, когда «весь город»
выходил на шоссе, чинно прогуливаясь «за шлагбаумом», Авдиев переходил от одной группы к
другой, и всюду его встречали приветливо, как общего фаворита.
В погожие сумерки «весь город»
выходил на улицу, и вся его жизнь в эти часы переливалась пестрыми волнами между тюрьмой — на одной стороне и почтовой станцией — на
другой.
Наутро я пошел в гимназию, чтобы узнать об участи Кордецкого. У Конахевича — увы! — тоже была переэкзаменовка по
другому предмету. Кордецкий срезался первый. Он
вышел из класса и печально пожал мне руку. Выражение его лица было простое и искренне огорченное. Мы
вышли из коридора, и во дворе я все-таки не удержался: вынул конверт.
Неточные совпадения
По уходе их отворяются двери, и Мишка выбрасывает из них cop. Из
других дверей
выходит Осип с чемоданом на голове.
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские //
Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила //
Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все
вышли на улицу и стали поздравлять
друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.
Поздравляли
друг друга с радостью, целовались, проливали слезы, заходили в кабаки, снова
выходили из них и опять заходили.
Но ничего не
вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять стали взаимно
друг у
друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.