Неточные совпадения
Перед окончанием
дела появился у нас
сам граф: его карета с гербами раза два — три останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук
в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца.
Таким образом жизнь моей матери
в самом начале оказалась связанной с человеком старше ее больше чем вдвое, которого она еще не могла полюбить, потому что была совершенно ребенком, который ее мучил и оскорблял с первых же
дней и, наконец, стал калекой…
Все это я узнал по позднейшим рассказам, а
самого Коляновского помню вполне ясно только уже
в последние
дни его жизни. Однажды он почувствовал себя плохо, прибег к обычному средству, но оно не помогло. Тогда он сказал жене...
В один прекрасный
день он нашел не совсем удобным для своей жениховской репутации, что у него нет прислуги, вследствие чего он должен
сам подметать комнату и ежедневно путешествовать с таинственным предметом под полой халата.
Закончилось это большим скандалом:
в один прекрасный
день баба Люба, уперев руки
в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну» не даст
в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее
в руках был не ее сын, а
сам Уляницкий.
Знакомство с купленным мальчиком завязать было трудно. Даже
в то время, когда пан Уляницкий уходил
в свою должность, его мальчик сидел взаперти, выходя лишь за
самыми необходимыми
делами: вынести сор, принести воды, сходить с судками за обедом. Когда мы при случае подходили к нему и заговаривали, он глядел волчком, пугливо потуплял свои черные круглые глаза и старался поскорее уйти, как будто разговор с нами представлял для него опасность.
В этот
самый день или вообще
в ближайшее время после происшествия мы с матерью и с теткой шли по улице
в праздничный
день, и к нам подошел пан Уляницкий.
Рассказывали у нас на кухне, что Иохим хотел
сам «идти
в крепаки», лишь бы ему позволили жениться на любимой девушке, а про Марью говорили, что она с каждым
днем «марнiе и сохне» и, пожалуй, наложит на себя руки.
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили
дело еще проще: солдат и
сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый ушел
в другое место.
Иной раз и хотелось уйти, но из-за горизонта
в узком просвете шоссе, у кладбища, то и
дело появлялись какие-то пятнышки, скатывались, росли, оказывались
самыми прозаическими предметами, но на смену выкатывались другие, и опять казалось: а вдруг это и есть то, чего все ждут.
Итак, кто же я на
самом деле?.. Этот головоломный, пожалуй, даже неразрешимый вопрос стал центром маленькой драмы
в моей неокрепшей душе…
Я сказал матери, что после церкви пойду к товарищу на весь
день; мать отпустила. Служба только началась еще
в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое
в этой полупреступной прогулке
в часы, когда товарищи еще стоят на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже
самые улицы имели
в эти часы особенный вид.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на
самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал
в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое
дело и уехали из города.
Эти «заставы», теперь, кажется, исчезнувшие повсеместно, составляли
в то время характерную особенность шоссейных дорог, а характерную особенность
самих застав составляли шоссейные инвалиды николаевской службы, доживавшие здесь свои более или менее злополучные
дни… Характерными чертами инвалидов являлись: вечно — дремотное состояние и ленивая неповоротливость движений, отмеченная еще Пушкиным
в известном стихотворении,
в котором поэт гадает о том, какой конец пошлет ему судьба...
«
Самого» еще нет, но два или три хлыщеватых чиновника уже роются
в делах, которые им почтительно подает секретарь.
И вот
в связи с этим мне вспоминается очень определенное и яркое настроение. Я стою на дворе без
дела и без цели.
В руках у меня ничего нет. Я без шапки. Стоять на солнце несколько неприятно… Но я совершенно поглощен мыслью. Я думаю, что когда стану большим, сделаюсь ученым или доктором, побываю
в столицах, то все же никогда, никогда не перестану верить
в то, во что так хорошо верит мой отец, моя мать и я
сам.
Судьба чуть не заставила капитана тяжело расплатиться за эту жестокость. Банькевич подхватил его рассказ и послал донос, изложив довольно точно
самые факты, только, конечно, лишив их юмористической окраски. Время было особенное, и капитану пришлось пережить несколько тяжелых минут. Только вид бедного старика, расплакавшегося, как ребенок,
в комиссии, убедил даже жандарма, что такого вояку можно было вербовать разве для жестокой шутки и над ним, и над
самим делом.
Особенно он увлекался чтением. Часто его можно было видеть где-нибудь на диване или на кровати
в самой неизящной позе: на четвереньках, упершись на локтях, с глазами, устремленными
в книгу. Рядом на стуле стоял стакан воды и кусок хлеба, густо посыпанный солью. Так он проводил целые
дни, забывая об обеде и чае, а о гимназических уроках и подавно.
Не скажу, чтобы впечатление от этого эпизода было
в моей душе прочно и сильно; это была точно легкая тень от облака, быстро тающего
в ясный солнечный
день. И если я все-таки отмечаю здесь это ощущение, то не потому, что оно было сильно. Но оно было
в известном тоне, и этой душевной нотке суждено было впоследствии зазвучать гораздо глубже и сильнее. Вскоре другие лица и другие впечатления совершенно закрыли
самое воспоминание о маленькой еврейской принцессе.
После этого, как известно, юный джентльмен сделал веселую гримасу, но, находя, что радоваться нечему, испустил глубокий вздох, а рассудив, что печалиться не следовало, сделал опять веселую гримасу и, наконец, опустился
в кладезь молчания, на
самое дно…
Неточные совпадения
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все
дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким
самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
«Орудуй, Клим!» По-питерски // Клим
дело оборудовал: // По блюдцу деревянному // Дал дяде и племяннице. // Поставил их рядком, // А
сам вскочил на бревнышко // И громко крикнул: «Слушайте!» // (Служивый не выдерживал // И часто
в речь крестьянина // Вставлял словечко меткое // И
в ложечки стучал.)
В день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом за бурушкой //
Сама я
в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла.
Дела-то все недавние, // Я был
в то время старостой, // Случился тут — так слышал
сам, // Как он честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?