Неточные совпадения
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите,
добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее в руках
был не ее сын, а сам Уляницкий.
Одно время служил у отца кучер Иохим, человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой. У него
были глубокие и
добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он
был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и брал свою дудку.
Коляновская, в сущности,
была женщина властная, но очень
добрая и, согласившись, наконец, уступить свою любимицу, дала ей приданое и устроила на свой счет свадьбу.
Есть на свете паны
добрые и паны немилостивые.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская
была барыня
добрая. У мужиков земли
было довольно, а по зимам почти все работники расходились на разные работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
Несмотря на сутулость и оспенное лицо, в нем
было какое-то особое прирожденное изящество, а маленькие, немного печальные, но очень живые черные глаза глядели из-под рябоватых век необыкновенно привлекательным и
добрым взглядом.
Это
был низенький мальчик, очень шустрый, шаловливый и
добрый, который часто бывал третьим во время наших прогулок с Кучальский.
В сущности, как я убедился впоследствии, это
был человек не злой, скорее
добрый.
Фигура священника Крюковского
была по — своему характерная и интересная. Однажды, уже в высших классах, один из моих товарищей, Володкевич,
добрый малый, любивший иногда поговорить о высоких материях, сказал мне с глубокомысленным видом...
Я ответил, что я племянник капитана, и мы разговорились. Он стоял за тыном, высокий, худой, весь из одних костей и сухожилий. На нем
была черная «чамарка», вытертая и в пятнах. Застегивалась она рядом мелких пуговиц, но половины их не
было, и из-под чамарки виднелось голое тело: у бедняги
была одна рубаха, и, когда какая-нибудь
добрая душа брала ее в стирку, старик обходился без белья.
Когда все
было кончено, капитан, сняв фуражку, любезно благодарил
доброго соседа за его помощь и предлагал откушать после трудов хлеба — соли.
Капитан
был человек
добрый, но время
было тревожное, предрассветное, когда мрак как будто еще сгущается и призраки ночи мечутся в предчувствии скорого петушиного крика… Ходили темные слухи о воле, и в крестьянскую массу они проникали еще более смутные, неправдоподобные, фантастичные…
Так оно, наверное, и
было: когда капитан решил оставить у себя сиротку, то, без сомнения, слушался только своего
доброго сердца, а не расчета.
К тому времени мы уже видели немало смертей. И, однако, редкая из них производила на нас такое огромное впечатление. В сущности… все
было опять в порядке вещей. Капитан пророчил давно, что скрипка не доведет до
добра. Из дому Антось ушел тайно… Если тут
была вина, то, конечно, всего более и прямее
были виновны неведомые парубки, то
есть деревня… Но и они, наверное, не желали убить… Темная ночь, слишком тяжелый дрючок, неосторожный удар…
Правда, в это время у него
был хороший помощник: недавно присланный новый «подсудок» Попов, человек отцовских взглядов на службу,
добрый, деловитый и честный.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и
пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и в последний раз, замирая около дома, донес до слуха звук мерных и частых ударов, раздававшихся в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает головой и с
доброй улыбкой начинает вторить ударам...
На место Авдиева
был назначен Сергей Тимофеевич Балмашевский. Это
был высокий, худощавый молодой человек, с несколько впалой грудью и слегка сутулый. Лицо у него
было приятное, с
доброй улыбкой на тонких губах, но его портили глаза, близорукие, с красными, припухшими веками. Говорили, что он страшно много работал, отчего спина у него согнулась, грудь впала, а на веках образовались ячмени, да так и не сходят…
Наконец появился пан Бродский. Он сразу произвел на всех очень хорошее впечатление. Одет он
был просто, но с каким-то особенным вкусом, дававшим впечатление порядочности. Лет ему
было под тридцать. У него
было открытое польское лицо, голубые, очень
добрые глаза и широкая русая борода, слегка кудрявившаяся. Одним словом, он совсем не
был похож на «частного письмоводителя», и мы, дети, сначала робели, боясь приступиться к такому солидному господину, с бородой, похожей на бороду гетмана Чарнецкого.
Но
было в ее лице что-то открытое,
доброе, веселое и привлекательное.
Это
был малый очень
добрый, очень поверхностный и легкомысленный, с которым мы
были довольно дружны.
Но Колотковский все-таки
был только
добрый малый, шансы которого ограничивались мазуркой.