Неточные совпадения
Должен сказать при этом, что собственно чорт играл в наших представлениях наименьшую роль. После своего появления старшему брату он нам уже почти не являлся,
а если являлся, то не очень пугал.
Может быть, отчасти это оттого, что в представлениях малорусского и польского народа он неизменно является кургузым немцем. Но еще более действовала тут старинная большая книга в кожаном переплете («Печерский патерик»), которую отец привез из Киева.
Было похоже, как будто он не
может одолеть это первое слово, чтобы продолжать молитву. Заметив, что я смотрю на него с невольным удивлением, он отвернулся с выражением легкой досады и, с трудом опустившись на колени, молился некоторое время, почти лежа на полу. Когда он опять поднялся, лицо его уже
было, спокойно, губы ровно шептали слова,
а влажные глаза светились и точно вглядывались во что-то в озаренном сумраке под куполом.
Он говорил с печальным раздумием. Он много и горячо молился,
а жизнь его
была испорчена. Но обе эти сентенции внезапно слились в моем уме, как пламя спички с пламенем зажигаемого фитиля. Я понял молитвенное настроение отца: он, значит, хочет чувствовать перед собой бога и чувствовать, что говорит именно ему и что бог его слышит. И если так просить у бога, то бог не
может отказать, хотя бы человек требовал сдвинуть гору…
В одной деревне стала являться мара… Верстах в сорока от нашего города, за густым, почти непрерывным лесом, от которого, впрочем, теперь,
быть может, остались жалкие следы, — лежит местечко Чуднов. В лесу
были рассеяны сторожки и хаты лесников,
а кое — где над лесной речушкой
были и целые поселки.
Только верзила, — я сознавал это, —
может меня легко ограбить,
а собака
могла быть бешеная…
Дело это сразу пошло не настоящей дорогой. Мне казалось, что этот рослый человек питает неодолимое презрение к очень маленьким мальчикам,
а я и еще один товарищ, Сурин,
были самые малые ростом во всем пансионе. И оба не
могли почему-то воспринять от Пашковского ни одного «правила» и особенно ни одной «поверки»…
Это сообщение меня поразило. Итак — я лишился друга только потому, что он поляк,
а я — русский, и что мне
было жаль Афанасия и русских солдат, когда я думал, что их
могут убить. Подозрение, будто я радуюсь тому, что теперь гибнут поляки, что Феликс Рыхлинский ранен, что Стасик сидит в тюрьме и пойдет в Сибирь, — меня глубоко оскорбило… Я ожесточился и чуть не заплакал…
В Буткевиче это вызывало, кажется, некоторую досаду. Он приписал мое упорство «ополячению» и однажды сказал что-то о моей матери «ляшке»… Это
было самое худшее, что он
мог сказать. Я очень любил свою мать,
а теперь это чувство доходило у меня до обожания. На этом маленьком эпизоде мои воспоминания о Буткевиче совсем прекращаются.
Я проснулся. Ставни как раз открывались, комнату заливал свет солнца,
а звук залпа объяснялся падением железного засова ставни. И я не
мог поверить, что весь мой долгий сон с поисками, неудачами, приключениями, улегся в те несколько секунд, которые
были нужны горничной, чтобы открыть снаружи ставню…
—
А! пан судья…
А! ей — богу!.. Ну, стоит ли? Это
может повредить вашему здоровью… Ну,
будет уже, ну, довольно…
Такие ростки я, должно
быть, вынес в ту минуту из беззаботных, бесцельных и совершенно благонамеренных разговоров «старших» о непопулярной реформе. Перед моими глазами
были лунный вечер, сонный пруд, старый замок и высокие тополи. В голове,
может быть, копошились какие-нибудь пустые мыслишки насчет завтрашнего дня и начала уроков, но они не оставили никакого следа.
А под ними прокладывали себе дорогу новые понятия о царе и верховной власти.
В городе и кругом города
было много прудов и речек, но катанье на лодке
было воспрещено,
а для купанья
была отведена лужа, где
мочили лен.
«Слыхано и видано, — прибавлял капитан язвительно, — что сироты ходят с торбами, вымаливая куски хлеба у доброхотных дателей, но чтобы сироты приезжали на чужое поле не с убогою горбиною,
а с подводами, конно и людно, тому непохвальный пример являет собою лишь оный Антон Фортунатов Банькевич, что в благоустроенном государстве терпимо
быть не
может».
Но я сознавал, что надежды нет, что все кончено. Я чувствовал это по глубокой печали, разлитой кругом, и удивлялся, что еще вчера я
мог этого не чувствовать,
а еще сегодня веселился так беспечно… И в первый раз встал перед сознанием вопрос: что же теперь
будет с матерью, болезненной и слабой, и с нами?..
На широком балконе появлялись группы красавиц, и одна из них держала кубок,
а молодой рыцарь (
может быть, это даже
был я) въезжал на коне по лестницам и переходам и брал этот кубок из руки дамы…
Недели через две или три в глухой городишко пришел ответ от «самого» Некрасова. Правда, ответ не особенно утешительный: Некрасов нашел, что стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от времени до времени их
будут печатать, но… это все-таки только версификация,
а не поэзия. Автору следует учиться, много читать и потом,
быть может, попытаться использовать свои литературные способности в других отраслях литературы.
И это бывает поздно,
а у иных людей,
быть может, не наступает никогда.
Все это опять падало на девственную душу, как холодные снежинки на голое тело… Убийство Иванова казалось мне резким диссонансом. «
Может быть, неправда?..» Но над всем преобладала мысль: значит, и у нас
есть уже это… Что именно?.. Студенчество, умное и серьезное, «с озлобленными лицами», думающее тяжкие думы о бесправии всего народа…
А при упоминании о «генералах Тимашевых и Треповых» в памяти вставал Безак.
Я действительно в сны не верил. Спокойная ирония отца вытравила во мне ходячие предрассудки. Но этот сон
был особенный. В него незачем
было верить или не верить: я его чувствовал в себе… В воображении все виднелась серая фигурка на белом снегу, сердце все еще замирало,
а в груди при воспоминании переливалась горячая волна. Дело
было не в вере или неверии,
а в том, что я не
мог и не хотел примириться с мыслью, что этой девочки совсем нет на свете.
—
А может, и у них
есть серые шубки? — сделал Крыштанович еще одно предположение, но я решительно пошел из переулка… Крыштанович, несколько разочарованный, последовал за мною: он совсем
было поверил в пророческое значение моего сна.
А подтверждение таких таинственных явлений всегда занимательно и приятно.
Эта короткая фраза ударила меня, точно острие ножа. Я сразу почувствовал, как поверхностны и ничтожны
были мои надежды: я не
мог ни так танцовать, ни так кланяться, ни так подавать руку: это
был прирожденный талант,
а у меня — только старательность жалкой посредственности. Значит… Я неизбежно обману ее ожидания, вернее, — она уже видит, что во мне ошиблась.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко;
а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я
был счастлив, сударыня, если б
мог прижать вас в свои объятия.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят,
а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не
могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков. Оробели?
А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не
может их выдержать, не так ли?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что и на свете еще не
было, что
может все сделать, все, все, все!
Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок.
А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак не
могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?