— Слушай, Фрумочка… Надо бы объяснить тебе… но времени у нас мало… Ты мне веришь? Ты знаешь, что я тебе
не желаю зла… Веришь нам всем, что то, что мы хотим сделать, — хорошо…
— Заметьте, что раньше мы могли сойтись на более выгодных для вас условиях, — заметил Стабровский на прощанье. — А затем, я сейчас мог бы предложить вам еще более тяжелые… Но это не в моих правилах, и я никому
не желаю зла.
— Еще бы! — отвечает Марья Ивановна, и голос ее дрожит и переходит в декламацию, а нос, от душевного волнения, наполняется кровью, независимо от всего лица, как пузырек, стоящий на столе, наполняется красными чернилами, — еще бы! вы знаете, Анфиса Петровна, что я никому
не желаю зла — что мне? Я так счастлива в своем семействе! но это уж превосходит всякую меру! Представьте себе…
— Вероятно он мне
не желает зла, но зато я имею сильную причину его ненавидеть. Разве когда он сидел здесь против вас, блистая золотыми эполетами, поглаживая белый султан, разве вы не чувствовали, не догадались с первого взгляда, что я должен непременно его ненавидеть? О, поверьте, мы еще не раз с ним встретимся на дороге жизни и встретимся не так холодно, как ныне. Да, я пойду к этому князю, какое-то тайное предчувствие шепчет мне, чтобы я повиновался указаниям судьбы.
Каким-то новым чувством смущена, // Его слова еврейка поглощала. // Сначала показалась ей смешна // Жизнь городских красавиц, но… сначала. // Потом пришло ей в мысль, что и она // Могла б кружиться ловко пред толпою, // Терзать мужчин надменной красотою, // В высокие смотреться зеркала // И уязвлять, но
не желая зла, // Соперниц гордой жалостью, и в свете // Блистать, и ездить четверней в карете.
— Передайте ему, — начал он, устремляя ясный и полный глубокого значения взгляд на Акима Петровича, — передайте Пселдонимову, что я ему
не желаю зла; да, не желаю!.. Что, напротив, я готов даже забыть все прошедшее, забыть все, все…
Неточные совпадения
Стародум. Дурное расположение людей,
не достойных почтения,
не должно быть огорчительно. Знай, что
зла никогда
не желают тем, кого презирают; а обыкновенно
желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди
не одному богатству,
не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Всё это делалось
не потому, что кто-нибудь
желал зла Левину или его хозяйству; напротив, он знал, что его любили, считали простым барином (что есть высшая похвала); но делалось это только потому, что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы его были им
не только чужды и непонятны, но фатально противоположны их самым справедливым интересам.
— Я уже просил вас держать себя в свете так, чтоб и
злые языки
не могли ничего сказать против вас. Было время, когда я говорил о внутренних отношениях; я теперь
не говорю про них. Теперь я говорю о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я
желал бы, чтоб это
не повторялось.
— Я все слышал и все видел, — сказал он, особенно упирая на последнее слово. — Это благородно, то есть я хотел сказать, гуманно! Вы
желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я
не могу сочувствовать, по принципу, частной благотворительности, потому что она
не только
не искореняет
зла радикально, но даже питает его еще более, тем
не менее
не могу
не признаться, что смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
Все в том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно
желаю, —
не откупиться,
не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что
не привилегию же в самом деле взял я делать одно только
злое.