Неточные совпадения
Невдалеке от этого местечка, над извилистой речушкой,
стоял, а может быть, и теперь еще
стоит, небольшой поселок. Речка от лозы, обильно растущей на ее берегах, получила название Лозовой; от речки поселок назван Лозищами, а уже от поселка жители все сплошь носят фамилии Лозинских. А чтобы точнее различить друг друга,
то Лозинские к общей фамилии прибавляли прозвища: были Лозинские птицы и звери, одного звали Мазницей, другого Колесом, третьего даже Голенищем…
Так и поехали втроем в дальнюю дорогу… Не
стоит описывать, как они переехали через границу и проехали через немецкую землю; все это не так уж трудно. К
тому же, в Пруссии немало встречалось и своих людей, которые могли указать, как и что надо делать дорогой. Довольно будет сказать, что приехали они в Гамбург и, взявши свои пожитки, отправились, не долго думая, к реке, на пристань, чтобы там узнать, когда следует ехать дальше.
Матвей посмотрел вперед. А там, возвышаясь над самыми высокими мачтами самых больших кораблей,
стояла огромная фигура женщины, с поднятой рукой. В руке у нее был факел, который она протягивала навстречу
тем, кто подходит по заливу из Европы к великой американской земле.
— Жид! А ей же богу, пусть меня разобьет ясным громом, если это не жид, — сказал вдруг первый Дыма указывая на какого-то господина, одетого в круглую шляпу и в кургузый, потертый пиджак. Хотя рядом с ним
стоял молодой барчук, одетый с иголочки и уже вовсе не похожий на жиденка, — однако, когда господин повернулся,
то уже и Матвей убедился с первого взгляда, что это непременно жид, да еще свой, из-под Могилева или Житомира, Минска или Смоленска, вот будто сейчас с базара, только переоделся в немецкое платье.
— Ге, это не очень много! Джон!.. — крикнул он на молодого человека, который-таки оказался его сыном. — Ну, чего ты
стоишь, как какой-нибудь болван. Таке
ту бэгедж оф мисс (возьми у барышни багаж).
В комнате
стояла старая барыня, в поношенной, но видно, что когда-то шелковой мантилье, в старой шляпке с желтыми цветами и с сумочкой на руке. Кроме
того, на ленточке она держала небольшую белую собачку, которая поворачивалась во все стороны и нюхала воздух.
Он
стоял над столом, покачивался и жужжал свои молитвы с закрытыми глазами, между
тем как в окно рвался шум и грохот улицы, а из третьей комнаты доносился смех молодого Джона, вернувшегося из своей «коллегии» и рассказывавшего сестре и Аннушке что-то веселое.
С этими мыслями лозищанин засыпал, стараясь не слышать, что кругом
стоит шум, глухой, непрерывный, глубокий. Как ветер по лесу, пронесся опять под окнами ночной поезд, и окна тихо прозвенели и смолкли, — а Лозинскому казалось, что это опять гудит океан за бортом парохода… И когда он прижимался к подушке,
то опять что-то стучало, ворочалось, громыхало под ухом… Это потому, что над землей и в земле стучали без отдыха машины, вертелись чугунные колеса, бежали канаты…
А
тот, что
стоял над самой постелью, — неужели это Дыма?
— Так вот они собирают голоса. Они говорят, что если бы оба наши голоса,
то они и дали бы больше, чем за один мой… А нам что это
стоит? Нужно только тут в одном месте записаться и не говорить, что мы недавно приехали. А потом… Ну, они все сделают и укажут…
Ирландцы взяли Падди в середину и сомкнулись тревожно, как стадо при виде медведя. Все они глядели на этого огромного человека, ожидая чего-то страшного,
тем более, что Дыма тоже
стоял перепуганный и бледный…
А за окном весь мир представлялся сплошною
тьмой, усеянной светлыми окнами. Окна большие и окна маленькие, окна светились внизу, и окна
стояли где-то высоко в небе, окна яркие и веселые, окна чуть видные и будто прижмуренные. Окна вспыхивали и угасали, наконец, ряды окон пролетали мимо, и в них мелькали, проносились и исчезали чьи-то фигуры, чьи-то головы, чьи-то едва видные лица…
И как только он начинал засыпать, — ему снилось, что он
стоит, неспособный двинуть ни рукой, ни ногой, а к нему, приседая, подгибая колени и извиваясь, как змея, подходит кто-то, — не
то Падди, не
то какой-то курчавый негр, не
то Джон.
— Я вижу, что ты человек разумный, — сказала барыня снисходительно, — и понимаешь это…
То ли, сам скажи, у нас?.. Старый наш свет
стоит себе спокойно…, люди знают свое место… жид так жид, мужик так мужик, а барин так барин. Всякий смиренно понимает, кому что назначено от господа… Люди живут и славят бога…
Матвей попробовал вернуться. Он еще не понимал хорошенько, что такое с ним случилось, но сердце у него застучало в груди, а потом начало как будто падать. Улица, на которой он
стоял, была точь-в-точь такая, как и
та, где был дом старой барыни. Только занавески в окнах были опущены на правой стороне, а тени от домов тянулись на левой. Он прошел квартал,
постоял у другого угла, оглянулся, вернулся опять и начал тихо удаляться, все оглядываясь, точно его тянуло к месту или на ногах у него были пудовые гири.
— Ну, милая, — сказала барыня, — глядеть теперь нечего… Ничего не высмотришь… Да и не за
тем я взяла тебя… Там пол
стоит недомытый.
Часа в четыре странного человека видели опять у моста. Только что прошел мостовой поезд, локомотив делал поворот по кругу, с лестницы сходила целая толпа приехавших с
той стороны американцев, — и они обратили внимание на странного человека, который,
стоя в середине этого людского потока, кричал: — Кто в бога верует, спасите!
Но тогда их было еще не так много, и, на несчастье Матвея, ему не встретилось ни одного, когда он
стоял среди толпы и кричал, как человек, который тонет. Американцы останавливались, взглядывали с удивлением на странного человека и шли дальше… А когда опять к этому месту стал подходить полисмен,
то Лозинский опять быстро пошел от него и скрылся на мосту…
— О уэлл! — ответил
тот по-своему и стал объяснять Матвею, что Америка больше всего остального света, — это известно. Нью-Йорк — самый большой город Америки, а этот мост — самый большой в Нью-Йорке. Из этого Матвей, если бы понимал слова сторожа, мог бы заключить, чего
стоят остальные мостишки перед этим.
За мостом он уже без приглашения кондуктора взобрался в вагон, на котором
стояла надпись: «Central park». [Центральный парк. (Ред.)] Спокойное сидение и ровный бег вагона манили невольно бесприютного человека, а куда ехать, ему было теперь все равно. Только бы ехать, чем дальше,
тем лучше, не думая ни о чем, давая отдых усталым ногам, пока дремота налетает вместе с ровным постукиванием колес…
В первый еще раз на американской земле он
стоял в толпе людей, чувство которых ему было понятно, было в
то же время и его собственным чувством.
Пока все в порядке, — а в порядке все, пока дело ограничивается словами, хотя бы и самыми страшными, и жестами, хотя бы очень драматическими, — до
тех пор полисмены
стоят в своих серых шляпах, позволяя себе порой даже знаки одобрения в особенно удачных местах речи.
Стоит усвоить эту великую истину, и все решено: вся задача сводится к
тому, чтобы изобрести такую универсальную машину, которой нужен только свободный человек, понимаете?
Неточные совпадения
А вы —
стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится.
Стой, еще письмо не готово.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из
того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или
стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. О, черт возьми! нужно еще повторять! как будто оно там и без
того не
стоит.
Анна Андреевна. Послушай: беги к купцу Абдулину…
постой, я дам тебе записочку (садится к столу, пишет записку и между
тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал с нею к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.