Неточные совпадения
Народ стал расходиться, а высокий немец снял свою круглую шляпу, вытер платком потное
лицо, подошел к лозищанам и ухмыльнулся, протягивая Матвею Дышлу свою лапу.
Человек, очевидно, был не из злопамятных; как не стало на пристани толкотни и давки, он оставил свои манеры и, видно, захотел поблагодарить лозищан за подарок.
Пошли. А в кабаке стоит старый
человек, с седыми, как щетина, волосами, да и
лицо тоже все в щетине. Видно сразу: как ни бреется, а борода все-таки из-под кожи лезет, как отава после хорошего дождя. Как увидели наши приятели такого шероховатого
человека посреди гладких и аккуратных немцев, и показалось им в нем что-то знакомое. Дыма говорит тихонько...
— Это верно называется свобода, — сказал Дыма очень язвительно. —
Человеку кинули в
лицо огрызок, — это свобода… Ну, когда здесь уже такая свобода, то послушай, Матвей, дай этому висельнику хорошего пинка, может, тогда они нас оставят в покое.
И вот ночью Матвею приснилось, что кто-то стоит над ним, огромный, без
лица и не похожий совсем на
человека, стоит и кричит, совсем так, как еще недавно кричал в его ушах океан под ночным ветром...
Странные
люди, чужие
люди,
люди непонятные и незнакомые,
люди неизвестного звания,
люди с такими
лицами, по которым нельзя было определить, добрые они или злые, нравятся ли они
человеку или не нравятся…
Дыма, по-видимому, чувствовал себя так, как
человек, который вышел на базар, забывши надеть штаны… Он как-то все отворачивал
лицо, закрывал рот рукою и говорил каким-то виноватым и слащавым голосом...
— Послушай, Дыма, — сказал Матвей серьезно. Почему ты думаешь, что их обычай непременно хорош? А по-моему, у них много таких обычаев, которых лучше не перенимать крещеному
человеку. Это говорю тебе я, Матвей Лозинский, для твоей пользы. Вот ты уже переменил себе
лицо, а потом застыдишься и своей веры. И когда придешь на тот свет, то и родная мать не узнает, что ты был лозищанин.
Даже длинный американец, с сухим
лицом и рыжей бородой в виде лопатки,
человек в очень потертом клетчатом костюме, на высохшем и морщинистом
лице которого никогда не видно было даже подобия улыбки, теперь делал какие-то невероятные гримасы, как будто хватил нечаянно уксусу, и из его горла вылетало что-то такое, как будто он сильно заикался.
Лицо черного
человека теперь ему очень понравилось: глаза грустные и ласковые, губы добрые.
Это был тот, что подходил к кустам, заглядывая на лежавшего лозищанина.
Человек без языка увидел его первый, поднявшись с земли от холода, от сырости, от тоски, которая гнала его с места. Он остановился перед Ним, как вкопанный, невольно перекрестился и быстро побежал по дорожке, с
лицом, бледным, как полотно, с испуганными сумасшедшими глазами… Может быть, ему было жалко, а может быть, также он боялся попасть в свидетели… Что он скажет, он,
человек без языка, без паспорта, судьям этой проклятой стороны?..
В груди у Матвея что-то дрогнуло. Он понял, что этот
человек говорит о нем, о том, кто ходил этой ночью по парку, несчастный и бесприютный, как и он, Лозинский, как и все эти
люди с истомленными
лицами. О том, кого, как и их всех, выкинул сюда этот безжалостный город, о том, кто недавно спрашивал у него о чем-то глухим голосом… О том, кто бродил здесь со своей глубокой тоской и кого теперь уже нет на этом свете.
Репортеры обегали весь город, и в редакции являлись разные
лица, видевшие в разных местах странных
людей, навлекавших подозрение в тожественности с загадочным дикарем.
Корзина с провизией склонилась в руках ослабевшего
человека, сидевшего в углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с номером. Огромный
человек крепко спал, сидя, и на
лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от испуга…
Это был высокий, молодой еще
человек, с неправильными, но выразительными чертами
лица, в запыленной одежде и обуви, как будто ему пришлось в этот день много ходить пешком.
Пришелец еще несколько секунд смотрел в это
лицо… Несмотря на то, что Матвей был теперь переодет и гладко выбрит, что на нем был американский пиджак и шляпа, было все-таки что-то в этой фигуре, пробуждавшее воспоминания о далекой родине. Молодому
человеку вдруг вспомнилась равнина, покрытая глубоким мягким снегом, звон колокольчика, высокий бор по сторонам дороги и
люди с такими же глазами, торопливо сворачивающие свои сани перед скачущей тройкой…
Он протер глаза кулаком и опять стал искать надежду на
лицах этих
людей.
А в душе всплывали новые мысли о
людях, о порядках, о вере, о жизни, о боге, которому поклоняются, хотя и разно, по всему
лицу земли, о многом, что никогда не приходило в голову в Лозищах.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в
лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Я узнал это от самых достоверных
людей, хотя он представляет себя частным
лицом.
Городничий. А мне очень нравится твое
лицо. Друг, ты должен быть хороший
человек. Ну что…
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много
люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с
лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Люди только по нужде оставляли дома свои и, на мгновение показавши испуганные и изнуренные
лица, тотчас же хоронились.