Неточные совпадения
Несмотря ни
на что, маменька все уверяли, что у них должен быть еще сын; но, когда батенька возражали
на это, что уже и так довольно и что не должно против натуры итти, то маменька, не понимая ничего, потому что российской грамоты не знали, настаивали
на своем и даже открыли, что они видели видение, что у них будет-де сын и
коего должно назвать Дмитрюшею.
Увидев, что Петрусь, оголив свою бороду, начал обращение свое с нею как совершенный муж,
коему — по словам батеньки разрешается
на вся, он начал ее держать почти взаперти во все то время, пока панычи были в школе, следовательно, весь день; а
на ночь он запирал ее в комнате и бдел, чтобы никто не обеспокоил ее ночною порою.
В одну ночь брат художник тихонько пустился по следам его и открыл, что наш велемудрый философ"открыл путь ко храму радостей и там приносит жертвы различным божествам" — это так говорится ученым языком, а просто сказать, что он еженощно ходил
на вечерницы и веселился там до света, не делая участниками в радостях учеников своих, из
коих Петруся, как необыкновенного ума, во многом мог бы войти с ним в соперничество.
Правда, я не должен был бы пить водки, потому что за молодостью лет не получил еще благословения брить бороду и разрешения
на вся, как старшие братья, но домине принуждал меня и приводил какой-то латинский стих — не помню уже — в силу
коего всякий, желающий себе блага, должен непременно пить.
Глаза у батеньки засияли радостью, щеки воспламенились; они взглянули
на маменьку таким взором, в
коем ясно выражался вопрос:"а? что, каково?", и в первую минуту восторга уже не нацедили, а со всем усердием налили из своей кружки большую рюмку вишневки и, потрепав инспектора по плечу, сказали милостиво:"Пейте, пан инспектор! Вы заслужили своими трудами, возясь с моими хлопцами".
Маменька
на этом увещании не остановились. Они были одни из нежнейших маменек нашего века,
коих, правда, и теперь в новом поколении можно бы найти тысячи, под другою только формою, но с теми же понятиями о пользах и выгодах любимчиков сынков
Я пособил своему горю и раскрасил человека, как фигуру, лучшею краскою — красною, льва желтою, медведя зеленою и так далее по очереди, наблюдая правило, о
коем тогда и не слыхал, а сам по себе дошел, чтобы
на двух вместе стоящих зверях не было одинакового цвета.
Итак,
на этом-то пространстве, которое мы переезжаем до края вселенной, встретится нам город, в
коем наше училище…
Что могло равняться с восторгом моим, когда я шел в кирее синего сукна,
коей кисти
на длинных снурках болталися туда и сюда!
То, по научению бабуси, прикидывался больным, лежа в теплой комнате под двумя тулупами, то будто терял голос и хрипел так, что нельзя было расслушать, что я говорю — что делал я мастерски! — и много подобных тому средств,
кои в подробности передал уже моим любезнейшим сыночкам при определении их в училище, как полезное для сбережения здоровья их… но не
на таковских напал!
Народ, не примечая бегущего впереди школяра и также волоска,
коим тащится петух, смотрит
на необыкновенное положение птицы, удивляется, кричит:"Гляди, гляди! вот чудесия! сказился индик!"В воротах бурсы встречают победителя триумфом, а добычу, схвативши, немедленно зарезывают и,
на бегу, ощипывают перья и, чуть только вбегут
на кухню, кидают в котел.
В маменькиной спальне,
на лежанке, стоял медный сосуд,
коего употребления я еще не знал.
Мы, глядя
на его действия и замешательство, катались от смеха… Кое-как выпил домине свою чашку и — опять замешательство! Не накрывши чашки, поднес ее к маменьке.
Наконец, сама природа помогла моему недоразумению и вступила в права свои: она указала мне
на прелестные, беленькие, тоненькие, длинные пальчики предмета моей страсти,
коими она перед глазами моими — не выбирала, а перебирала как и я, пшеницу…
— Ничего, батюшка! — отвечал он, потряхивая головою, чтобы уравнять свои кудри, спадающие ему
на лоб. — Ничего-с. Это махенький счетец, в силу
коего получить с милости вашей…
Дрожащими руками я развернул этот счет и — о, канальство! — увидел, что все то, чем потчивал меня и Кузьму гостеприимный хозяин, все это поставлено в счет, и не только, что
на нас употреблено, но что и для извозчика и лошадей: не забыта ни одна коврига хлеба, ни малейший клочок сена, ни одна чашка чаю, ни один прутик из веника,
коим меня с Кузьмою парили в бане. Это ужас!
Надобно сказать правду, как мне трудно было, приехавши из Хорола, переучивать свой язык
на петербургский штиль и говорить все высокопарными словами,
коими я описывал выше жизнь мою в столице: так тяжело мне было переучиваться
на низкий штиль, возвратяся в Хорол.
Отдохнув немного после свадебного шуму, новые мои родители начали предлагать мне, чтобы я переехал с женою в свою деревню, потому что им-де накладно целую нас семью содержать
на своем иждивении. Я поспешил отправиться, чтобы устроить все к нашей жизни — и, признаться, сильное имел желание дать свадебный бал для всех соседей и для тех гордых некогда девушек,
кои за меня не хотели первоначально выйти. Каково им будет глядеть
на меня, что. я без них женился! Пусть мучатся!
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен,
на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Неточные совпадения
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «
Кои померли, — говорит летописец, —
кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили
на бригадиров двор.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили
на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек,
кои предерзостно законами именует, воздержался".
Первым действием в сем смысле должен быть суровый вид, от
коего обыватели мгновенно пали бы
на колени.
"Мудрые мира сего! — восклицает по этому поводу летописец, — прилежно о сем помыслите! и да не смущаются сердца ваши при взгляде
на шелепа и иные орудия, в
коих, по высокоумному мнению вашему, якобы сила и свет просвещения замыкаются!"
Но что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для
коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и
на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".