Неточные совпадения
Во весь
обед, хоть бы он раз встал да обошел гостей, да припросил, чтобы больше кушали и
пили; и, коли правду сказать, так и около себя сидящих не просил о том, сам же кушал все исправно.
Кухарь, при помощи десятка баб, взятых с работы, управляется с птицею, поросятами, кореньями, зеленью; булочница дрожит телом и духом, чтобы опара на булки
была хороша и чтобы тесто выходилось и булки выпеклись бы на славу; кухарка в другой кухне, с помощницами, также управляется с птицею, выданною ей, но уже не кормленою, а из числа гуляющих на свободе, и приготовляет в больших горшках
обед особо для конюхов гостиных, для казаков, препровождающих пана полковника и прочих панов; особо и повкуснее для мелкой шляхты, которые приедут за панами: им не дозволено находиться за общим столом с важными особами.
Пожалуйте. Прежним порядком выпито
было и по третьей чарке — и вдруг засурмили и забубнили уже в сенях в знак того, что пора к
обеду, и первая перемена стола уставлена.
Стол
был приготовлен в противной комнате, то
есть, расположенной через сени, насупротив той, где находились до
обеда.
Пан Тимофтей, встретив нас, ввел в школу, где несколько учеников, из тутошних казацких семейств, твердили свои «стихи» (уроки). Кроме нас, панычей, в тот же день, на Наума, вступило также несколько учеников. Пан Кнышевский, сделав нам какое-то наставление, чего мы, как еще неученые, не могли понять, потому что он говорил свысока, усадил нас и преподал нам корень, основание и фундамент человеческой мудрости. Аз, буки, веди приказано
было выучить до
обеда.
Мне
обед не важен
был, я накормлен
был порядочно; при том же из запасов, данных мне маменькою в час горестной разлуки, оставалась еще значительная часть. Как же школа отстояла от нашего дома близко, а я ленив
был ходить, то я еще и рад
был избавиться двойной походки. Для приличия я затужил и остался в школе заниматься над своим букварем, вполовину оборванным.
В одну из суббот, когда пан Кнышевский более обыкновенного поглумился надо мною, до того, что мне невозможно
было итти с братьями домой, я остался в школе ожидать, пока маменька пришлют мне
обед, который всегда бывал роскошнее домашнего, и прилег на лавке, додумываясь, по какой причине мне более всех задают память о субботе?
Без умиления нельзя
было глядеть на батеньку и маменьку. Они, батенька, утирали слезы радости; а они, маменька, клали земные поклоны и тут же поставили большую свечу. Пан Тимофтей получил не в счет мерку лучшей пшеничной муки и мешок гороху, а Петруся, после
обеда, полакомили бузинным цветом, в меду вареным.
Притом же он, как ученый, не знал даже вовсе политики. Бывало, когда съест порцию борща, а маменька, бывало, накладывают ему полнехонькую тарелку, — то он, дочиста убрав, еще подносит к маменьке тарелку и просит:"усугубите милости". Спору нет, что маменька любили, чтобы за
обедом все
ели побольше, и, бывало, приговаривают:"уж наварено, так
ешьте; не собакам же выкидывать". Но все же домине Галушкинский поступал против политики.
После
обеда, возвратясь в ланычевекую, мы ложились спать, чтобы
быть бодрыми в ночь, и потом принимались за приготовления к наступающим вечерницам.
И за
обедом, при батеньке и маменьке, и на вечерницах, при сторонних людях, в нашем разумном обществе нужно
было нам иногда передать мысли свои, чтобы другие не поняли.
Вот кофе так не могу
пить, с души воротит, хотя его и после
обеда должно принимать.
Вот же я, заговорившись о почтенных моих родителях, забыл, на чем остановился… Да, о Кондрате Даниловиче, что вместе с прочими зван
был на
обед и послушать нашей учености.
Настал день
обеда! Гости съехались. Нас позвали, и мы в праздничных киреях, отдав должный, почтительный решпект, стали у дверей чинно. Гости осмотрели нас внимательно и, казалось, довольны
были нашею «внешностью» (слово заимствованное) и приемами. Особливо же Алексей Пантелеймонович: он-таки даже улыбнулся и принялся испытывать Петруся. Подумавши, поморщась, потерши лоб, наконец спросил:"Сколько российская грамматика имеет частей речи?"
А какие
были поминальные
обеды, так чудо!
Петрусь рассуждал, как он после
обеда будет с панночками играть в короли, в жмурки, какие загадки
будет загадывать; а я рассчитывал, как я знатно наемся на этом банкете и
буду примечать, так ли хорошо выкармливается птица у него, как у маменьки?
Мы вошли в дом. Солдат сказал, чтобы мы в первой комнате, пустой, ожидали его высокоблагородие. Что прикажете делать? Мы, Халявские, должны
были ожидать; уж не без
обеда же уехать, когда он нас звал: еще обиделся бы. Вот мы себе ходим либо стоим, а все одни. Как в другой комнате слышим полковника, разговаривающего с гостями, и по временам слышим вспоминаемую нашу фамилию и большой хохот.
Все это хорошо, что мы немного написали, подумал я: но что же из того? Где же
обед, на который мы
были приглашены и приехали так торжественно? Как вот господин полковник, походивши по комнате и покуривши трубки, крикнул:"Давайте же обедать, уже второй час".
Смотрю, стол накрыли на двенадцать приборов, а гостей нас всего пять с хозяином. Наконец поставили давно ожидаемый
обед. Я чуть не расхохотался, увидев что всего-навсего на стол поставили чашу, соусник и жареную курицу на блюде. Правду сказать, смешно мне
было, вспомнив о нашем обыкновенном
обеде, и взглянуть на этот мизерный обедик."Но, — подумал, — это, может, первая перемена? Увидим".
Честью моей вас уверяю, что больше ничего не
было на званом, для нас,
обеде.
Так вот вам и банкет! Вот вам и званый
обед! Мы располагали сейчас ехать домой, чтобы утолить голод, мучащий нас. Могли ли мы, можно сказать, купавшиеся до сего в масле, молоке и сметане,
быть сыты такими флеровыми кушаньями. Вот с того-то времени начал портиться свет. Все начали подражать господину полковнику в угощеньи, и пошло везде все хуже и хуже…
Любя обычаи предков, я установил завтраки,
обеды, полдники и весь порядок, как
было при незабвенных родителях.
За таким глупым сватаньем я проездил месяца три. Иной день, божусь вам,
был без
обеда. Выедешь пораньше, чтобы скорее достигнуть цели, а, получив отказ, поспешишь в другой… Да так, от отказа до отказа, и проездишь день, никто и обедать не оставит. Конечно, иногда, как возьмет горе, бросишь все, приедешь домой и лежишь с досады недели две; следовательно, не все три месяца я просватался, но
были и отдыхи, а все измучился крепко. Потом, как распечет желание, опять пускался и все с тою же удачею.
Гостеприимный хозяин, оставя его, принялся снова за меня. Предложил мне роскошный
обед; чего только там не
было! И все это приправлено такими ласками, такими убеждениями! Поминутно спрашивает, не прикажу ли того, другого? Я то и дело, что соглашаюсь; совещусь, чтоб отказом не огорчить его усердия.
Я хотел выезжать пораньше, так куда! Хозяин предложил, не лучше ли уже нам и отобедать у него? Совестно
было огорчить отказом, и я остался. Завтрак и
обед кончился; я приказал запрягать. Хозяин пришел проститься; я благодарил его в отборных выражениях, наконец, обнял его, расцеловал и снова благодарил. Только лишь хотел выйти из комнаты, как хозяин, остановя меня, сказал:"Что же, батюшка! А по счету?" — и с этим словом подал мне предлинную бумагу, кругом исписанную.
Наконец, дотащились мы и до Лондона. Что же? Дом как и всякий другой-прочий. Дали нам комнату; объявили, сколько за нее в сутки, почем
обед, ужин, вино и все, и все, даже вода
была поставлена в цене.
Вот на таких-то
обедах, посидевши я голодным, совсем
было исчах и решился поддержать силы и здоровье своим произведением. Заказал в этом чудном Лондоне, где я, по необходимости, квартировал, свои собственные блюда: борщ с молодою индейкою, поросенок в хрену, сладкое, утку с рыжиками, гуся жареного с капустою и вареники. Только вообразите же! глупый кухарь отказался готовить, что у него таких продуктов нет, а о варениках он и понятия не имел.
Они обе уехали от
обеда, поклявшись не
быть никогда у нас.
— Не беспокойтесь ожидать, — сказал Тютюн-Ягелонский: — я отказываюсь не только от
обеда, но и от родства. Нога моя не
будет у вас и не признаю вас дйдею за оскорбление моей чести. — С этим словом ушел и он.
Полагаю, если бы
обед еще продолжался и
пили бы вновь здоровья, то все бы родные нашли причины почитать себя униженными, рассердились и оставили бы нас одних оканчивать свадебный пир.
Вот такова-то от всех
была благодарность, если не за усердие, так за долг наш, исполненный нами весьма неохотно, а в особенности мною, потому что все это накуплено
было на мой счет. Спор, упреки, обидные слова слышимы от них во все утро, и все эти обиженные родные после
обеда (а обедать остались-таки) тотчас и разъехались.
И так как простые куховарки, готовившие нам кушанья, не могли скомплектовать нам"званого
обеда", или, как называлось это во дни батенькины, «банкета», то я и должен
был отыскать известного своим талантом повара.
Не успел окончиться огромнейший завтрак, как
поспел и
обед. Убил меня, собачий сын, этот выписной повар своим
обедом! Кроме чрезвычайных издержек, послушайте, сколько
было мне конфузу.