Неточные совпадения
Все еще вперед — по инерции, — но медленней, медленней. Вот теперь «Интеграл» зацепился за какой-то секундный волосок,
на миг повис неподвижно, потом волосок лопнул — и «Интеграл», как камень, вниз — все быстрее. Так в молчании, минуты, десятки минут — слышен пульс — стрелка перед глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я — камень, I — земля, а я — кем-то брошенный камень — и камню нестерпимо нужно
упасть, хватиться оземь, чтоб вдребезги… А что, если… — внизу уже
твердый, синий дым туч… — а что, если…
Вода жидка, легка и уступчива, но если она
нападает на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против нее: она смывает дома, кидает огромными кораблями, как щепками, размывает землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и еще сильнее, когда нападает на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает с корнями деревья, также разрушает дома, поднимает самую воду в огромные волны и гоняет воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
Неточные совпадения
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил
твердой ногой,
спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал
на столе, который не пляшет?
Сквозь бледный мрак ночи зачернелась вдруг
твердая масса строений, раскинутых
на огромном пространстве. Село Мокрое было в две тысячи душ, но в этот час все оно уже
спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще редкие огоньки.
Пал он
на землю слабым юношей, а встал
твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга.
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву,
на которую никто не
нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но
твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда
падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что
попадало.
Звезды исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел
твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по небу и
падал пятном дымчатого золота
на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность
на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в грудь.