Неточные совпадения
—
Ну да: ясно! — крикнула (это было поразительное пересечение мыслей: она — почти моими же словами — то,
что я записывал перед прогулкой). — Понимаете: даже мысли. Это потому,
что никто не «один», но «один из». Мы так одинаковы…
Я уверен, дикарь глядел на «пиджак» и думал: «
Ну к
чему это? Только обуза». Мне кажется, точь-в‑точь так же будете глядеть и вы, когда я скажу вам,
что никто из нас со времен Двухсотлетней Войны не был за Зеленой Стеною.
И дальше — я опять не помню, очень возможно потому,
что…
Ну, да скажу прямо: потому
что к «рояльному» ящику подошла она — I-330. Вероятно, я был просто поражен этим ее неожиданным появлением на эстраде.
Вот
что: представьте себе — квадрат, живой, прекрасный квадрат. И ему надо рассказать о себе, о своей жизни. Понимаете, квадрату меньше всего пришло бы в голову говорить о том,
что у него все четыре угла равны: он этого уже просто не видит — настолько это для него привычно, ежедневно. Вот и я все время в этом квадратном положении.
Ну, хоть бы розовые талоны и все с ними связанное: для меня это — равенство четырех углов, но для вас это, может быть, почище,
чем бином Ньютона.
Ну, дальше там уж техника. Вас тщательно исследуют в лабораториях Сексуального Бюро, точно определяют содержание половых гормонов в крови — и вырабатывают для вас соответствующий Табель сексуальных дней. Затем вы делаете заявление,
что в свои дни желаете пользоваться нумером таким-то (или таким-то), и получаете надлежащую талонную книжечку (розовую). Вот и все.
–…И все нумера обязаны пройти установленный курс искусства и наук… — моим голосом сказала I. Потом отдернула штору — подняла глаза: сквозь темные окна пылал камин. — В Медицинском Бюро у меня есть один врач — он записан на меня. И если я попрошу — он выдаст вам удостоверение,
что вы были больны.
Ну?
Ушла. Я один. Два раза глубоко вздохнул (это очень полезно перед сном). И вдруг какой-то непредусмотренный запах — и о чем-то таком очень неприятном… Скоро я нашел: у меня в постели была спрятана веточка ландышей. Сразу все взвихрилось, поднялось со дна. Нет, это было просто бестактно с ее стороны — подкинуть мне эти ландыши.
Ну да: я не пошел, да. Но ведь не виноват же я,
что болен.
—
Ну, а как же ваш «Интеграл»? Планетных-то жителей просвещать скоро полетим, а?
Ну, гоните, гоните! А то мы, поэты, столько вам настрочим,
что и вашему «Интегралу» не поднять. Каждый день от 8 до 11… — R мотнул головой, почесал в затылке: затылок у него — это какой-то четырехугольный, привязанный сзади чемоданчик (вспомнилась старинная картина — «в карете»).
— А, вы тоже пишете для «Интеграла»?
Ну, а скажите, о
чем?
Ну вот хоть, например, сегодня.
— Чем-чем!
Ну, если угодно — приговором. Приговор поэтизировал. Один идиот, из наших же поэтов… Два года сидел рядом, как будто ничего. И вдруг — на тебе: «Я, — говорит, — гений, гений — выше закона». И такое наляпал…
Ну, да
что… Эх!
Нет: после всего,
что было, после того как я настолько недвусмысленно показал свое отношение к ней. Вдобавок ведь она даже не знала: был ли я в Бюро Хранителей, — ведь ей неоткуда было узнать,
что я был болен, —
ну, вообще не мог… И несмотря на все —
— Да.
Ну, я так и думала: что-нибудь вам должно было помешать — все равно
что (острые зубы, улыбка). Но зато теперь вы — в моих руках. Вы помните: «Всякий нумер, в течение 48 часов не заявивший Бюро, считается…»
— Да компанийку вот этаких вот лысых, голых истин — выпустить на улицу… Нет, вы представьте себе…
ну, хоть этого неизменнейшего моего обожателя —
ну, да вы его знаете, — представьте,
что он сбросил с себя всю эту ложь одежд — и в истинном виде среди публики… Ох!
— Что-что?
Ну…
Ну просто надоело: все кругом — приговор, приговор. Не желаю больше об этом — вот и все.
Ну, не желаю!
— Так и скажу. А то сама она, видите ли, стесняется… Такая, я вам скажу, история! Меня она только так, розово-талонно, а вас… И не говорит,
что это четвертый влез в наш треугольник. Кто — кайтесь, греховодник,
ну?
Отчего —
ну отчего целых три года я и О — жили так дружески — и вдруг теперь одно только слово о той, об… Неужели все это сумасшествие — любовь, ревность — не только в идиотских древних книжках? И главное — я! Уравнения, формулы, цифры — и… это — ничего не понимаю! Ничего… Завтра же пойду к R и скажу,
что —
Через две минуты я стоял на углу. Нужно же было показать ей,
что мною управляет Единое Государство, а не она. «Так, как я вам говорю…» И ведь уверена: слышно по голосу.
Ну, сейчас я поговорю с ней по-настоящему…
— А-а, проказница! Нет чтобы работать, как все…
ну уж ладно! Если
что — я тогда прибегу, скажу…
—
Ну, знаю. При
чем же это тут?
—
Ну,
что же, теперь лучше себя чувствуете?
Ну да, ясно: чтобы установить истинное значение функции — надо взять ее предел. И ясно,
что вчерашнее нелепое «растворение во вселенной», взятое в пределе, есть смерть. Потому
что смерть — именно полнейшее растворение меня во вселенной. Отсюда, если через «Л» обозначим любовь, а через «С» смерть, то Л=f(С), т. е. любовь и смерть…
— Нет, слушайте… — говорю я. — Представьте,
что вы на древнем аэроплане, альтиметр пять тысяч метров, сломалось крыло, вы турманом вниз, и по дороге высчитываете: «Завтра — от двенадцати до двух… от двух до шести… в 6 обед…»
Ну не смешно ли? А ведь мы сейчас — именно так!
— Да
ну же!
Что случилось? — схватила его за руку I.
— Положим…
Ну хорошо: пусть даже так. А
что дальше?
—
Ну, как вам это нравится, а?
Что за бред!
—
Ну,
что же?
Что же будет?
— А, так это вы? Вы — «исполнили долг»?
Ну,
что же…
—
Ну?
Что же вы молчите? Так или нет? Палач?
Неточные совпадения
Осип. Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть.
Ну, понесем чемодан!
Что, там другой выход есть?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).
Ну,
ну,
ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться.
Ну, да уж попробовать не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков (пишет).
Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи,
что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…