Неточные совпадения
Но как объяснить всего себя, всю свою болезнь, записанную
на этих страницах. И я потухаю, покорно иду…
Лист, сорванный с дерева неожиданным ударом ветра, покорно падает вниз, но по пути кружится, цепляется за каждую знакомую
ветку, развилку, сучок: так я цеплялся за каждую из безмолвных шаров-голов, за прозрачный лед стен, за воткнутую в облако голубую иглу аккумуляторной башни.
Вся она была как-то по-особенному, законченно, упруго кругла. Руки, и чаши грудей, и все ее тело, такое мне знакомое, круглилось и натягивало юнифу: вот сейчас прорвет тонкую материю — и наружу,
на солнце,
на свет. Мне представляется: там, в зеленых дебрях, весною так же упрямо пробиваются сквозь землю ростки — чтобы скорее выбросить
ветки,
листья, скорее цвести.
И я не думал, даже, может быть, не видел по-настоящему, а только регистрировал. Вот
на мостовой — откуда-то
ветки,
листья на них зеленые, янтарные, малиновые. Вот наверху — перекрещиваясь, мечутся птицы и аэро. Вот — головы, раскрытые рты, руки машут
ветками. Должно быть, все это орет, каркает, жужжит…
Неточные совпадения
Ручной чижик, серенький с желтым, летал по комнате, точно душа дома; садился
на цветы, щипал
листья, качаясь
на тоненькой
ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло, влетал в клетку и пил воду, высоко задирая смешной носишко.
На желтой крышке больничного гроба лежали два
листа пальмы латании и еще какие-то
ветки комнатных цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали
на плечах — шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал, глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
Немного спустя после этого разговора над обрывом, в глубокой темноте, послышался шум шагов между кустами. Трещали сучья, хлестали сильно задеваемые
ветки, осыпались
листы и слышались торопливые, широкие скачки — взбиравшегося
на крутизну, будто раненого или испуганного зверя.
И идут они, люди сказывают, до самых теплых морей, где живет птица Гамаюн сладкогласная, и с дерев
лист ни зимой не сыплется, ни осенью, и яблоки растут золотые
на серебряных
ветках, и живет всяк человек в довольстве и справедливости…
Волшебными подводными островами тихо наплывают и тихо проходят белые круглые облака — и вот вдруг все это море, этот лучезарный воздух, эти
ветки и
листья, облитые солнцем, — все заструится, задрожит беглым блеском, и поднимется свежее, трепещущее лепетанье, похожее
на бесконечный мелкий плеск внезапно набежавшей зыби.