На плоскости бумаги, в двухмерном мире — эти строки рядом, но в другом мире… Я теряю цифроощущение: 20 минут — это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня с R. Все равно
как если бы вы, положив нога на ногу, сели в кресло у собственной своей кровати — и с любопытством смотрели, как вы, вы же — корчитесь на этой кровати.
И вот — жуткая, нестерпимо-яркая, черная, звездная, солнечная ночь.
Как если бы внезапно вы оглохли: вы еще видите, что ревут трубы, но только видите: трубы немые, тишина. Такое было — немое — солнце.
Как если бы черные, точные буквы на этой странице — вдруг сдвинулись, в испуге расскакались какая куда — и ни одного слова, только бессмыслица: пуг-скак-как-. На улице — вот такая же рассыпанная, не в рядах, толпа — прямо, назад, наискось, поперек.
Неточные совпадения
Ну что «
если бы? Что «
если бы? Опять ее старая песня: ребенок. Или, может быть, что-нибудь новое — относительно… относительно той? Хотя уж тут
как будто… Нет, это было
бы слишком нелепо.
Но не ясно ли: блаженство и зависть — это числитель и знаменатель дроби, именуемой счастьем. И
какой был
бы смысл во всех бесчисленных жертвах Двухсотлетней Войны,
если бы в нашей жизни все-таки еще оставался повод для зависти. А он оставался, потому что оставались носы «пуговицей» и носы «классические» (наш тогдашний разговор на прогулке), потому что любви одних добивались многие, других — никто.
— А что,
если бы он был живой —
как у древних, а? Вот
бы — «б» — фонтан из толстых, шлепающих губ…
Я — один. Вечер. Легкий туман. Небо задернуто молочно-золотистой тканью,
если бы знать: что там — выше? И
если бы знать: кто — я,
какой — я?
…
Как я полон!
Если бы вы знали:
как я полон!
— Отчего же ты думаешь, что глупость — это нехорошо?
Если бы человеческую глупость холили и воспитывали веками так же,
как ум, может быть, из нее получилось
бы нечто необычайно драгоценное.
Если бы я мог взглянуть Ему в глаза,
как раньше, — прямо и преданно: «Вот я весь. Весь. Возьми меня!» Но теперь я не смел. Я с усилием — будто заржавели все суставы — поднял руку.
Сжавшись в комочек, забившись под навес лба — я как-то исподлобья, крадучись, видел: они шли из комнаты в комнату, начиная с правого конца коридора, и все ближе. Одни сидели застывшие,
как я; другие — вскакивали им навстречу и широко распахивали дверь — счастливцы!
Если бы я тоже…
…Вы —
если бы вы читали все это не в моих записях, похожих на какой-то древний, причудливый роман, —
если бы у вас в руках,
как у меня, дрожал вот этот еще пахнущий краской газетный лист —
если бы вы знали,
как я, что все это самая настоящая реальность, не сегодняшняя, так завтрашняя — разве не чувствовали
бы вы то же самое, что я?
Какими глазами я смотрел
бы на это могучее стеклянное чудовище,
если бы все оставалось
как вчера?
Если бы я знал, что завтра в 12 — я предам его… да, предам…
Я увидел на столе листок — последние две страницы вчерашней моей записи:
как оставил их там с вечера — так и лежали.
Если бы она видела, что я писал там… Впрочем, все равно: теперь это — только история, теперь это — до смешного далекое,
как сквозь перевернутый бинокль…
Если бы у меня была мать —
как у древних: моя — вот именно — мать. И чтобы для нее — я не Строитель «Интеграла», и не нумер Д-503, и не молекула Единого Государства, а простой человеческий кусок — кусок ее же самой — истоптанный, раздавленный, выброшенный… И пусть я прибиваю или меня прибивают — может быть, это одинаково, — чтобы она услышала то, чего никто не слышит, чтобы ее старушечьи, заросшие морщинами губы —
Захлопнулась дверь. Помню: внизу под дверью прицепилась какая-то бумажка и заскребла на полу, когда дверь закрывалась, а потом,
как колпаком, накрыло какой-то особенной, безвоздушной тишиной.
Если бы он сказал хоть одно слово — все равно
какое — самое пустяковое слово, я
бы все сдвинул сразу. Но он молчал.
Изменился и весь тон его: это сидел уже опять равный всем этим людям человек, всем этим прежним знакомым его, вот точно так,
как если бы все они сошлись вчера, когда еще ничего не случилось, где-нибудь в светском обществе.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко.
Как бы я был счастлив, сударыня,
если б мог прижать вас в свои объятия.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар.
Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Право,
как будто и не ел; только что разохотился.
Если бы мелочь, послать
бы на рынок и купить хоть сайку.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь,
как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится,
если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно
бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Добчинский. Я
бы и не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные расскажет и,
если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно,
как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.