— О, и они были правы — тысячу раз правы. У них только одна ошибка: позже они уверовали, что они есть последнее число — какого нет в природе, нет. Их ошибка — ошибка Галилея: он
был прав, что земля движется вокруг солнца, но он не знал, что вся солнечная система движется еще вокруг какого-то центра, он не знал, что настоящая, не относительная, орбита земли — вовсе не наивный круг…
Неточные совпадения
Естественно, что, подчинив себе Голод (алгебраический = сумме внешних благ), Единое Государство повело наступление против другого владыки мира — против Любви. Наконец и эта стихия
была тоже побеждена, то
есть организована, математизирована, и около 300 лет назад
был провозглашен наш исторический «Lex sexualis»: «всякий из нумеров имеет
право — как на сексуальный продукт — на любой нумер».
Впрочем, сейчас я стараюсь передать тогдашние свои — ненормальные — ощущения. Теперь, когда я это пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно
быть, и он, как всякий честный нумер, имеет
право на радости — и
было бы несправедливо… Ну, да это ясно.
Вечером должна
была ко мне прийти О — это
был ее день. Я спустился к дежурному взять
право на шторы.
Было ли все это на самом деле? Не знаю. Узнаю послезавтра. Реальный след только один: на
правой руке — на концах пальцев — содрана кожа. Но сегодня на «Интеграле» Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел, как я случайно тронул этими пальцами шлифовальное кольцо — в этом и все дело. Что ж, может
быть, и так. Очень может
быть. Не знаю — ничего не знаю.
Конверт взорван — скорее подпись — и рана — это не I, это… О. И еще рана: на листочке снизу, в
правом углу — расплывшаяся клякса — сюда капнуло… Я не выношу клякс — все равно: от чернил они или от… все равно от чего. И знаю — раньше — мне
было бы просто неприятно, неприятно глазам — от этого неприятного пятна. Но почему же теперь это серенькое пятнышко — как туча, и от него — все свинцовее и все темнее? Или это опять — «душа»?
У меня по отношению к Единому Государству
есть это
право — понести кару, и этого
права я не уступлю.
Не ясно ли: допускать, что у «я» могут
быть какие-то «
права» по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, — это совершенно одно и то же.
— Да… (Мне кажется, она
права — как она может сейчас
быть не
права?)
Вот: она сидит на горячей от солнца стеклянной скамье — на самой верхней трибуне, куда я ее принес.
Правое плечо и ниже — начало чудесной невычислимой кривизны — открыты; тончайшая красная змейка крови. Она будто не замечает, что кровь, что открыта грудь… нет, больше: она видит все это — но это именно то, что ей сейчас нужно, и если бы юнифа
была застегнута, — она разорвала бы ее, она…
Торжество омрачено
было некоторым замешательством, вызванным врагами счастья, которые тем самым, естественно, лишили себя
права стать кирпичами обновленного вчера фундамента Единого Государства.
У меня в комнате, в 15.30. Я вошел — и увидел Ю. Она сидела за моим столом — костяная, прямая, твердая, — утвердив на руке
правую щеку. Должно
быть, ждала уже давно: потому что когда вскочила навстречу мне — на щеке у ней так и остались пять ямок от пальцев.
Тот, за стеной справа, — желтые, пристальные морщины — обо мне. Нужно, чтобы он не видел, еще противней — если он
будет смотреть… Я нажал кнопку — пусть никакого
права, разве это теперь не все равно — шторы упали.
Кроме того (Левин чувствовал, что желчный помещик
был прав), крестьяне первым и неизменным условием какого бы то ни было соглашения ставили то, чтобы они не были принуждаемы к каким бы то ни было новым приемам хозяйства и к употреблению новых орудий.
На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всем положиться, да и
был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ротмистром, бог весть какого кавалерийского полка, и обвенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров по странному предубеждению, будто бы все военные картежники и мотишки.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас,
право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы,
право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Марья Антоновна. Не
буду, маменька.
Право, вперед не
буду.
Анна Андреевна. Цветное!..
Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе
будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось?
Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей
было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты
будешь благоразумнее, когда ты
будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты
будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Марья Антоновна.
Право, я не знаю… мне так нужно
было идти. (Села.)