Неточные совпадения
— Вот то-то же, глупые головы, — прервал земский, — что вам убыли, если у вас старшими будут поляки? Да и где нам с ними возиться! Недаром в Писании сказано: «Трудно прать против рожна». Что нам за дело, кто будет государствовать в Москве:
русский ли
царь, польский ли королевич? было бы нам легко.
— Я повторяю еще, — сказал Юрий, не обращая никакого внимания на слова земского, — что вся Москва присягнула королевичу; он один может прекратить бедствие злосчастной нашей родины, и если сдержит свое обещание, то я первый готов положить за него мою голову. Но тот, — прибавил он, взглянув с презрением на земского, — тот, кто радуется, что мы для спасения отечества должны были избрать себе
царя среди иноплеменных, тот не
русский, не православный и даже — хуже некрещеного татарина!
Юрий вздрогнул от негодования, прочтя надпись на польском языке: «Сигизмунд король польский и
царь русский».
— Я служу одному
царю русскому, Владиславу, — перервал хладнокровно Юрий.
— Сын боярина Милославского величает польского королевича
царем русским… зовет Гонсевского своим другом… диковинка! Так поэтому и твой отец за ум хватился?
— Да, боярин, — продолжал Юрий, — я служу не польскому королю, а
царю русскому, Владиславу.
«Да здравствует Сигизмунд, король польский и
царь русский!»
— Не калужане, боярин, — сказал с важным видом Копычинский, — спроси меня, я это дело знаю: его убил перекрещенный татарин Петр Урусов; а калужские граждане, отомщая за него, перерезали всех татар и провозгласили новорожденного его сына, под именем Иоанна Дмитриевича,
царем русским.
Служив при одном из самых набожных
царей русских, Замятня-Опалев привык употреблять в разговорах, кстати и некстати, изречения, почерпнутые из церковных книг, буквальное изучение которых было в тогдашнее время признаком отличного воспитания и нередко заменяло ум и даже природные способности, необходимые для государственного человека.
Все, что ни делалось при дворе, становилось предметом их всегдашних порицаний; признание Лжедимитрия
царем русским, междуцарствие, вторжение врагов в сердце России, — одним словом, все бедствия отечества были, по их мнению, следствием оказанной им несправедливости.
— Ну, дорогие гости! — сказал он. — Этот кубок должен всех обойти. Кто пьет из него, — прибавил он, бросив грозный взгляд на Юрия, — тот друг наш; кто не пьет, тот враг и супостат! За здравие светлейшего, державнейшего Сигизмунда, короля польского и
царя русского! Да здравствует!
— Боярин, ты предлагаешь нам пить за здравие
царя русского; итак, да здравствует Владислав, законный
царь русский, и да погибнут все изменники и враги отечества!
— Не взыщи, боярин! Я привык хозяйничать везде, где настоящий хозяин не помнит, что делает. Мы, поляки, можем и должны желать, чтоб наш король был
царем русским; мы присягали Сигизмунду, но Милославский целовал крест не ему, а Владиславу. Что будет, то бог весть, а теперь он делает то, что сделал бы и я на его месте.
— Да здравствует законный
царь русский, и да погибнут все враги и предатели отечества!
— Все, конечно, так! — прервал Истома, — не что иное, как безжизненный труп, добыча хищных вранов и плотоядных зверей!.. Правда, королевич Владислав молоденек, и не ему бы править таким обширным государством, каково царство
Русское; но зато наставник-то у него хорош: премудрый король Сигизмунд, верно, не оставит его своими советами. Конечно, лучше бы было, если б мы все вразумились, что честнее повиноваться опытному мужу, как бы он ни назывался:
царем ли
русским или польским королем, чем незрелому юноше…
Провозгласил на эктинье Шуйского благоверным
царем русским, а родственника моего, Туренина, — новопостриженным иноком Василием!
— Нет, — отвечал Юрий, — не воеводою, а самодержавным и законным
царем русским. Жолкевский клялся в этом и сдержит свою клятву: он не фальшер, не злодей, а храбрый и честный воин.
Вам уже известно, что вся Москва целовала крест королевичу Владиславу; гетман Жолкевский присягнул за него, что он испросит соизволение своего державного родителя креститься в веру православную, что не потерпит в земле
русской ни латинских костелов, ни других иноверных храмов и что станет, по древнему обычаю благоверных
царей русских, править землею нашею, как наследственной своей державою.
Каждый знаменитый боярин и воевода пожелает быть
царем русским; начнутся крамолы, восстанут новые самозванцы, пуще прежнего польется кровь христианская, и отечество наше, обессиленное междоусобием, не могущее противустать сильному врагу, погибнет навеки; и царствующий град, подобно святому граду Киеву, соделается достоянием иноверцев и отчиною короля свейского или врага нашего, Сигизмунда, который теперь предлагает нам сына своего в законные государи, а тогда пришлет на воеводство одного из рабов своих.
— Как! — сказал он, бледнея от гнева и досады. — Вы согласны признать Владислава
царем русским?
По выходе неприятеля из Кремля войско князя Пожарского, предшествуемое архимандритом Дионисием, Авраамием Палицыным и многочисленным духовенством, вступило Спасскими воротами во внутренность этого древнего жилища православных
царей русских.
По совершенном освобождении от внешних врагов Россия долго еще бедствовала от внутренних мятежей и беспокойств; наконец господь умилосердился над несчастным отечеством нашим: все несогласия прекратились, общий глас народа наименовал
царем русским сына добродетельного Филарета, Михаила Феодоровича Романова, и в 1613 году, 11 числа июля, этот юный
царь, дед Великого Петра, возложил на главу свою венец Мономахов.
Неточные совпадения
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная
русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из
Русской земли свой
царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
— Мы,
русские, слишком охотно становимся на колени не только пред
царями и пред губернаторами, но и пред учителями. Помните:
— Вспомните, что
русский барин Герцен угрожал
царю мужицким топором, а затем покаянно воскликнул по адресу
царя: «Ты победил, Галилеянин!» Затем ему пришлось каяться в том, что первое покаяние его было преждевременно и наивно. Я утверждаю, что наивность — основное качество народничества; особенно ясно видишь это, когда народники проповедуют пугачевщину, мужицкий бунт.
Ему нравилось, что эти люди построили жилища свои кто где мог или хотел и поэтому каждая усадьба как будто монумент, возведенный ее хозяином самому себе.
Царила в стране Юмала и Укко серьезная тишина, — ее особенно утверждало меланхолическое позвякивание бубенчиков на шеях коров; но это не была тишина пустоты и усталости
русских полей, она казалась тишиной спокойной уверенности коренастого, молчаливого народа в своем праве жить так, как он живет.
— Да,
царь — типичный
русский нигилист, интеллигент! И когда о нем говорят «последний
царь», я думаю; это верно! Потому что у нас уже начался процесс смещения интеллигенции. Она — отжила. Стране нужен другой тип, нужен религиозный волюнтарист, да! Вот именно: религиозный!