Неточные совпадения
Один из них, закутанный в широкий охабень, ехал впереди
на борзом вороном
коне и, казалось, совершенно не замечал, что метель становится час от часу сильнее; другой, в нагольном тулупе, сверх которого надет был нараспашку кафтан из толстого белого сукна, беспрестанно останавливал свою усталую лошадь, прислушивался со вниманием, но, не различая ничего, кроме однообразного свиста бури, с приметным беспокойством озирался
на все стороны.
— Ой ли? Ну, брат, какой знатный
конь! Жаль, если он себе
на какой-нибудь рожон бок напорет! Ступай-ка скорей: он отвязался и бегает по двору.
Пока региментарь отряжал за вами погоню, я стал придумывать, как бы вас избавить от беды неминучей; вышел
на двор, глядь… у крыльца один шеренговый держит за повод этого
коня; посмотрел — парень щедушный; я подошел поближе, изноровился да хвать его по лбу кулаком!
— Садись
на моего
коня, боярин, — сказал он, — а я переведаюсь с этим налетом!
— Да что тут растабарывать! Не погневайся, боярин, — сказал Кирша, ударив нагайкою лошадь,
на которой сидел Юрий. Лихой
конь взвился
на дыбы и, как из лука стрела, помчался вдоль дороги.
Ряд саней со свахами и родственниками жениха и невесты оканчивался толпою пеших и всадников, посреди которых красовался жених
на белом
коне, которого сбруя обвешана была разноцветными кистями, а поводы заменялись медными цепями — роскошь, перенятая простолюдинами от знатных бояр, у которых эти цепи бывали не только из серебра, но даже нередко из чистого золота.
— Андрюшка! — сказал Кручина одному из слуг. — Отведи его
на село к приказчику; скажи, чтоб он угостил его порядком, оставил завтра отобедать, а потом дал бы ему любого
коня из моей конюшни и три золотых корабленика. Да крепко-накрепко накажи ему, — прибавил боярин вполголоса, — чтоб он не спускал его со двора и не давал никому, а особливо приезжим, говорить с ним наедине. Этот колдун мне что-то очень подозрителен!
Дворецкий и несколько слуг встретили гостей
на крыльце; неуклюжий и толстый поляк, который ехал возле пана Тишкевича, не доезжая до крыльца, спрыгнул, или, лучше сказать, свалился с лошади и успел прежде всех помочь региментарю сойти с
коня.
— А вот как: я велел их запереть в холодную избу, поставил караул, а сам лег соснуть; казаки мои — нет их вшисци дьябли везмо! — также вздремнули; так, видно, они вылезли в окно, сели
на своих
коней, да и до лесу… Что ж ты, боярин, качаешь головой? — продолжал Копычинский, нимало не смущаясь. — Иль не веришь? Далибук, так! Спроси хоть пана региментаря.
Владей
на здоровье моим
конем.
— Да, уцелел. Этот мошенник подбил глаз моему слуге, увел моего
коня и подстрелил лучшего моего налета; но я не сержусь
на него. Если б ему нечем было заменить твоей убитой лошади, то вряд ли бы я теперь с тобою познакомился.
— Что толковать о боярах! — перервал приказчик. — Послушай-ка, добрый человек! Тимофей Федорович приказал тебе выдать три золотых корабленика да жалует тебя
на выбор любым
конем из своей боярской конюшни.
— Он, правда,
конь богатый: персидской породы, четырех лет и недаром прозван Вихрем — русака
на скаку затопчет…
— Что за потеха! Эх, хозяин! не арканил ты
на всем скаку лихого
коня, не смучивал его в чистом поле, не приводил овечкою в свой курень, так тебе ли знать потехи удалых казаков!.. Что за
конь, если
на нем и баба усидит!
— От него приказано, чтоб я угощал тебя и сегодня и завтра; а послезавтра, хоть чем свет, возьми деньги да
коня и ступай себе с богом
на все четыре стороны.
При первом взгляде
на борзого
коня Кирша вскрикнул от удивления; забилось сердце молодецкое в груди удалого казака; он забыл
на несколько минут все свои намерения, Милославского, самого себя, — и в немом восторге, почти с подобострастием смотрел
на Вихря, который, как будто бы чувствуя присутствие знатока, рисовался, плясал и, казалось, хотел совсем отделиться от земли.
— Ну, что? — спросил приказчик. — Не правду ли я тебе говорил? Смотреть любо, знатный
конь!.. А
на что он годится?
В две минуты
конь был оседлан. Толпа любопытных расступилась; Кирша оправился, подтянул кушак, надвинул шапку и не торопясь подошел к
коню. Сначала он стал его приголубливать: потрепал ласково по шее, погладил, потом зашел с левой стороны и вдруг, как птица, вспорхнул
на седло.
Народ отхлынул, как вода, и наездник остался один посреди улицы. Не дав образумиться Вихрю, Кирша приударил его нагайкою. Как разъяренный лев, дикий
конь встряхнул своей густою гривой и взвился
на воздух; народ ахнул от ужаса; приказчик побледнел и закричал конюхам...
Меж тем удары калмыцкой плети градом сыпались
на Вихря; бешеный
конь бил передом и задом; с визгом метался направо и налево, загибал голову, чтоб схватить зубами своего седока, и вытягивался почти прямо, подымаясь
на дыбы; но Кирша как будто бы прирос к седлу и продолжал не уставая работать нагайкою.
Казалось, неукротимый
конь прибегнул к этому способу избавиться от своего мучителя как к последнему средству, после которого должен был покориться его воле; он вдруг присмирел и, повинуясь искусному наезднику, пошел шагом, потом рысью описал несколько кругов по широкой улице и наконец
на всем скаку остановился против избы приказчика.
— Ну, молодец! — сказал один из конюхов, смотря с удивлением
на покрытого белой пеною аргамака. — Тебе и владеть этим
конем!
Никогда и ни с кем Юрий не расставался с таким удовольствием: он согласился бы лучше снова провесть ночь в открытом поле, чем вторично переночевать под кровлею дома, в котором, казалось ему, и самый воздух был напитан изменою и предательством. Раскланявшись с хозяином, он проворно вскочил
на своего
коня и, не оглядываясь, поскакал вон из селения.
— Он было хотел меня задержать, да Кирша себе
на уме! По мне, лучше быть простым казаком
на воле, чем атаманом под палкою какого-нибудь боярина. Ну что, Юрий Дмитрич, — вам, чай, пора дать
коням вздохнуть?
А вздумал однажды
на роду прикинуться колдуном — так мне за это дали три золотых корабленика да этого аргамака, которому, веришь ли, Юрий Дмитрич, цены нет, — примолвил Кирша, лаская своего борзого
коня и поглядывая
на него с нежностию страстного любовника.
Меж тем наши путешественники подъехали к деревне, в которой намерены были остановиться. Крайняя изба показалась им просторнее других, и хотя хозяин объявил, что у него нет ничего продажного, и, казалось, не слишком охотно впустил их
на двор, но Юрий решился у него остановиться. Кирша взялся убрать
коней, а Алексей отправился искать по другим дворам для лошадей корма, а для своего господина горшка молока, в котором хозяин также отказал проезжим.
Кирша поспешил выйти
на двор. В самом деле, его Вихрь оторвался от коновязи и подбежал к другим лошадям; но, вместо того чтоб с ними драться, чего и должно было ожидать от такого дикого
коня, аргамак стоял смирнехонько подле пегой лошади, ласкался к ней и, казалось, радовался, что был с нею вместе.
Привязав опять
на прежнее место своего
коня, он возвратился в избу, подсел к проезжему, попотчевал его брагою и спросил, давно ли он из Казани.
Кирша пошел седлать своего
коня, и через четверть часа наши путешественники отправились в дорогу. Алексей не отставал от своего господина; а запорожец, держась левой стороны проезжего, ехал вместе с ним шагах в десяти позади. Несколько уже раз незнакомый посматривал с удивлением
на его лошадь.
— Если б только он был побойчее, так я бы в него вклепался: я точь-в-точь такого же
коня знаю… ну вот ни дать ни взять, и
на лбу такая же отметина. Правда, тот не пошел бы шагом, как этот… а уж так схожи меж собой, как две капли воды.
Тут дорога, которая версты две извивалась полями, повернула налево и пошла лесом. Кирша попевал беззаботно веселые песни, заговаривал с проезжим, шутил; одним словом, можно было подумать, что он совершенно спокоен и не опасается ничего. Но в то же время малейший шорох возбуждал все его внимание: он приостанавливал под разными предлогами своего
коня, бросал зоркий взгляд
на обе стороны дороги и, казалось, хотел проникнуть взором в самую глубину леса.
сильного удара нагайкою у него посыпались искры из глаз. Он выхватил из-за пазухи длинный нож; но Кирша повторил удар — незнакомый зашатался и упал с лошади. С быстротою птицы запорожец спрыгнул с
коня, кинулся
на лежачего и, прежде чем он мог очнуться, скрутил ему назад руки собственным его кушаком.
— Ну, боярин, — сказал он, надевая шапку, — мы, точно, их миновали. Теперь надобно выбираться опять
на большую дорогу; а не то мы заедем в такую трущобу, что как раз загубим всех
коней.
Впереди всех,
на вороном
коне, ехал начальник отряда; он отличался от других казаков не платьем, которое было весьма просто, но богатой конской сбруею и блестящим оружием, украшенным дорогою серебряной насечкой.
Казаки спешились и, разнуздав
коней, пустили их
на обширный луг, который расстилался перед рощею, а сами, поставив
на небольшом возвышении часового, расположились кружком под деревьями. Кирша, вынув из кисы флягу с вином и большой пирог с капустою, сел подле Алексея.
Они проехали, хотя с большим трудом и опасностию, но без всякого приключения, почти всю проложенную болотом дорожку; но шагах в десяти от выезда
на твердую дорогу лошадь под земским ярыжкою испугалась толстой колоды, лежащей поперек тропинки, поднялась
на дыбы, опрокинулась
на бок и, придавя его всем телом, до половины погрузилась вместе с ним в трясину, которая, расступясь, обхватила кругом
коня и всадника и, подобно удаву, всасывающему в себя живую добычу, начала понемногу тянуть их в бездонную свою пучину.
Запорожец соскочил с
коня, при помощи Алексея положил Юрия
на лошадь, вывез из тесноты и, доехав до Арбатских ворот, внес в один мещанский дом, который менее других показался ему разоренным.
Впереди всей рати понизовской ехал верховный вождь, князь Дмитрий Михайлович Пожарский:
на величественном и вместе кротком челе сего знаменитого мужа и в его небесно-голубых очах, устремленных
на святые соборные храмы, сияла неизъяснимая радость; по правую его руку
на лихом закубанском
коне гарцевал удалой князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский; с левой стороны ехали: князь Дмитрий Петрович Пожарский-Лопата, боярин Мансуров, Образцов, гражданин Минин, Милославский и прочие начальники.