Как дикой зверь впиваюсь я в беззащитную мою клячу; казацкая плеть превращается в руке моей в барабанную палку, удары сыпятся как дождь; мой аргамак чувствует наконец необходимость пуститься в галоп, подымается на задние ноги, хочет сделать скачок, спотыкается, падает — и преспокойно располагается, лежа одним боком на правой
моей ноге, отдохнуть от тяжких трудов своих.
Неточные совпадения
Клянусь честию, если б не родственные связи, то
нога бы
моя не была в ее доме.
— Ну вот, сударь, наши и думать не думают, как вдруг, батюшка, они грянут изо всех пушек! Пошла потеха. И пехота, и конница, и артиллерия, и господи боже
мой!.. Вот янычары заехали с флангу: алла! — да со всех четырех
ног на нашу кавалерию.
Господи боже
мой! откуда
ноги взялись.
— А я, — заревел Буркин, — всем
моим конным заводом бью челом его царскому величеству. Изволь, батюшка государь, бери да припасай только людей, а уж эскадрон лихих гусар поставим на
ноги.
— Эх, родимый! куда я потащусь? Старик я дряхлой; да и Мавра-то Андревна
моя насилу
ноги таскает.
— Да потому, что прежде чем французская
нога переступит через
мой порог, я запалю их сам своей рукою; я уж на всякой случай и смоляных бочек припас.
Там есть у меня друзья, родные… а здесь ровно никого… и несмотря на это, мне кажется… да, я отдал бы жизнь
мою, чтоб спасти эту скучную, несносную Москву, в которой
нога моя никогда не будет.
Одно ядро попало в амбразуру, подле которой я стоял; меня с
ног до головы осыпало землею, и пока я отряхался и ощупывал себя, чтоб увериться, на своем ли месте
моя голова и руки, справа в траншеях раздался крик: «En avant!» Засверкали огоньки, и две или три пули свистнули у меня под самым носом…
Мертвец с открытыми неподвижными глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие смерти: он не страдает более; а оживленный труп, который упал к
ногам моим, дышал, чувствовал и, прижимая к груди своей умирающего с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
Я соскочил с телеги; напудренный с
ног до головы работник принял
мой билет, и я вслед за ним вскарабкался по узенькой лестнице в небольшую светелку, устроенную почти над самыми жерновами.
Сначала все шло довольно хорошо;
мой огромный конь, на котором я сидел, как на каланче, сделал даже два или три курбета и обрызгал меня с
ног до головы грязью.
Не прошло двух минут, как вдруг целое стадо огромных крыс высыпало из всех углов; пошла стукотня, возня, беготня взад и вперед; одна укусила за
ногу Андрея, две пробежали по
моему лицу.
— Нет, черт возьми! Нет! — вскричал Шамбюр, топнув
ногою, — я не допущу никого обижать
моего пленника: он под
моей защитой, и если бы сам Рапп захотел притеснять его, то и тогда — cent mille diables! [сто тысяч чертей! (франц.)] — да, и тогда бы я не дал его в обиду!
У
ног моих текла река; но я не могла умереть: сын
мой был еще жив!
— Да, да!.. это точно было наяву, — продолжала она с ужасною улыбкою, — точно!..
Мое дитя при мне, на
моих коленях умирало с голода! Кажется… да, вдруг закричали: «Русской офицер!» «Русской! — подумала я, — о! верно, он накормит
моего сына», — и бросилась вместе с другими к валу, по которому он ехал. Не понимаю сама, как могла я пробиться сквозь толпу, влезть на вал и упасть к
ногам офицера, который, не слушая
моих воплей, поскакал далее…
— Я не узнал тебя!.. Так это был ты,
мой друг? Как я рада!.. Теперь ты не можешь ни в чем упрекать меня… Неправда ли, мы поравнялись с тобою?.. Ты также, покрытый кровью, лежал у
ног моих — помнишь, когда я шла от венца с
моим мужем?..
Пусть, кто хочет, сдается военнопленным, пусть проходит парадом мимо этих скифских орд и кладет оружие к
ногам тех самых солдат, которых я заставлял трепетать с одной
моей ротою!
— Пугнул!.. Эка фигура! — подкрался втихомолку; а как
моя рота выстроилась да пошла катать, так и давай бог
ноги! Что за офицер? дрянь! Прежде был разбойником, а теперь беглый.
— Оно конечно, братец, кто и говорит — обидно! Статься может, что и я не повел бы в
ногу мою роту, а все-таки не стал бы курить трубки во фрунте — воля твоя, любезный… Как хочешь, а нехорошо: дурной пример для солдат.
Я плачу… если вашей Тани // Вы не забыли до сих пор, // То знайте: колкость вашей брани, // Холодный, строгий разговор, // Когда б в моей лишь было власти, // Я предпочла б обидной страсти // И этим письмам и слезам. // К моим младенческим мечтам // Тогда имели вы хоть жалость, // Хоть уважение к летам… // А нынче! — что к
моим ногам // Вас привело? какая малость! // Как с вашим сердцем и умом // Быть чувства мелкого рабом?
— Что? Как! — вскричал я, и вдруг
мои ноги ослабели, и я бессильно опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо. Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в ней были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта своих слов, потому что был убежден в моей виновности.
Неточные совпадения
Городничий. Не гневись! Вот ты теперь валяешься у
ног моих. Отчего? — оттого, что
мое взяло; а будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья! втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.
Да, видно, Бог прогневался. // Как восемь лет исполнилось // Сыночку
моему, // В подпаски свекор сдал его. // Однажды жду Федотушку — // Скотина уж пригналася, // На улицу иду. // Там видимо-невидимо // Народу! Я прислушалась // И бросилась в толпу. // Гляжу, Федота бледного // Силантий держит за ухо. // «Что держишь ты его?» // — Посечь хотим маненичко: // Овечками прикармливать // Надумал он волков! — // Я вырвала Федотушку, // Да с
ног Силантья-старосту // И сбила невзначай.
Как в
ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла
моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! // Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Еремеевна. Я и к нему было толкнулась, да насилу унесла
ноги. Дым столбом,
моя матушка! Задушил, проклятый, табачищем. Такой греховодник.
Г-жа Простакова. Старинные люди,
мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и
ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.