Неточные совпадения
Привыкший считать себя видимой судьбою народов, представителем всех
сил, всего
могущества Европы, император французов должен был ненавидеть Россию.
Россия, под самодержавным правлением потомков великого Петра, возрастала в
силе и
могуществе; южный ветер лелеял русских орлов на берегах Дуная; наши волжские песни раздавались в древней Скандинавии; среди цветущих полей Италии и на вершинах Сент-Готарда сверкали русские штыки: мы пожинали лавры в странах иноплеменных; но более столетия ни один вооруженный враг не смел переступить за границу нашего отечества.
И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, — всё вымещает на нем
могущество силы или могущество слабости.
Неточные совпадения
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть к нему его жены и вообще
могущество той грубой таинственной
силы, которая, в разрез с его душевным настроением, руководила его жизнью и требовала исполнения своей воли и изменения его отношений к жене, не представлялись ему с такою очевидностью, как нынче.
Мне не нужно денег, или, лучше, мне не деньги нужны; даже и не
могущество; мне нужно лишь то, что приобретается
могуществом и чего никак нельзя приобрести без
могущества: это уединенное и спокойное сознание
силы!
Да, я жаждал
могущества всю мою жизнь,
могущества и уединения. Я мечтал о том даже в таких еще летах, когда уж решительно всякий засмеялся бы мне в глаза, если б разобрал, что у меня под черепом. Вот почему я так полюбил тайну. Да, я мечтал изо всех
сил и до того, что мне некогда было разговаривать; из этого вывели, что я нелюдим, а из рассеянности моей делали еще сквернее выводы на мой счет, но розовые щеки мои доказывали противное.
Деньги, конечно, есть деспотическое
могущество, но в то же время и высочайшее равенство, и в этом вся главная их
сила.
То, что мы называем германским материализмом, — их техника и промышленность, их военная
сила, их империалистическая жажда
могущества — есть явление духа, германского духа.