Неточные совпадения
—
Бога ради, барон! — сказала хозяйка, — не говорите этого при родственнике
моем князе Радугине. Он без памяти от этой церкви, и знаете ли почему? Потому что в построении ее участвовали одни русские художники.
— Слава
богу! — вскричал Зарецкой. — Ну,
мой друг! терпелив ты!
— Ах, боже
мой, боже
мой! что мне делать? — вскричал отчаянным голосом купец. — Я готов дать все на свете, только
бога ради, господин смотритель, отпустите меня скорее.
Вчера он занемог горячкою, а сегодня поутру я получил письмо от приказчика, в котором он уведомляет, что старшего сына
моего разбили лошади, что он чуть жив, а старуха
моя со страстей так занемогла, что, того и гляди, отдаст
богу душу.
— Но неравно вам прилучится проезжать опять чрез нашу Белокаменную, то порадуйте старика, взъезжайте прямо ко мне, и если я буду еще жив… Да нет! коли не станет
моей Мавры Андреевны, так господь
бог милостив… услышит
мои молитвы и приберет меня горемычного.
— Но разве тебе от этого будет легче? Нет, Полина! нет,
мой друг! Ради
бога не огорчай доброго Bолдемара! Почему знать, может быть, будущее твое счастие… счастие всего нашего семейства зависит от этого.
— Здравствуйте, батюшка Федор Андреевич! — заревел он толстым басом. —
Бог вам судья! Я неделю провалялся в постеле, а вы, нет чтоб проведать, жив ли, дескать,
мой сосед Буркин.
— Ну, Зарядьев! — сказал он, — помоги
бог нашему приятелю! Смотри, смотри! Вон несутся на него французские латники. Боже
мой! да их, кажется, эскадрона два или три!
Я согласилась принадлежать вам и, клянусь
богом, не изменила бы
моему обещанию, если бы он встретился со мною во всем прежнем своем блеске, благолучный, одаренный всем, чему завидуют в свете.
— И полноте! на что это? Я могу еще владеть саблею. Благодаря
бога, правая рука
моя цела; не бойтесь, она найдет еще дорогу к сердцу каждого француза. Ну что? — продолжал Рославлев, обращаясь к вошедшему Егору. — Что лошади?
— Я лекарь, Владимир Сергеевич; я привык видеть горесть и отчаяние; но клянусь вам
богом, в жизнь
мою не видывал ничего ужаснее. Она в полной памяти, а говорит беспрестанно о церковной паперти; видит везде кровь, сумасшедшую Федору; то хохочет, то стонет, как умирающая; а слезы не льются…
— Сейчас отправляюсь, — отвечал Зарядьев. — Слава
богу! развязался с
моими пленными: их ведет ополченный офицер.
— Нет, господа! — продолжал Иван Архипович, — я, благодаря
бога, в деньгах не нуждаюсь; а если бы и это было, так скорей сам в одной рубашке останусь, чем возьму хоть денежку с
моего благодетеля.
— Владимир Сергеич! — проговорил, всхлипывая, старик. — Я долго называл тебя сыном; позволь мне, батюшка, благословить тебя! — Он перекрестил Рославлева, прижал его к груди своей и сказал: — Ну, Мавра Андреевна! проводи их скорей задним крыльцом. Христос с вами,
мои родные! ступайте с
богом, ступайте! а я стану молиться.
— Ничем не лучше
моей. Что грех таить, Александр! у меня вырвалась глупость, а ты, желая доказать, что я вру, и сам заговорил вздор. По-моему, жизнь должна быть вечной ссылкою, а по-твоему, беспрерывным праздником. Благодаря
бога, и то и другое для нас невозможно, Александр! Тот, кто вечно крушится, и тот, кто всегда весел, — оба эгоисты.
— Клянусь вам
богом, ребята! — продолжал Рославлев, — я и
мой товарищ — мы оба русские. Он гусарской ротмистр Зарецкой, а я гвардии поручик Рославлев.
— А мы с тобой, сослуживец
моего батюшки, — примолвил Рославлев, взяв за руку сержанта, — с остальными встретим неприятеля у самой деревни, и если я отступлю хоть на шаг, так назови мне по имени прежнего твоего командира, и ты увидишь — сын ли я его! Ну, ребята, с
богом!
— Это ты, — раздался знакомый голос на церковной паперти. — Ты жив,
мой друг? Слава
богу! — Рославлев обернулся — перед ним стоял Зарецкой в том же французском мундире, но в русской кавалерийской фуражке и форменной серой шинели.
— Да о чем же мне беспокоиться? Ты, верно, знаешь, кто сказал: «Придите вси труждающие, и аз успокою вас». А я много трудился,
мой друг! Долго был игралищем всех житейских непогод и, видит
бог, устал. Всю жизнь боролся с страстями, редко оставался победителем, грешил, гневил
бога; но всегда с детской любовию лобызал руку, меня наказующую, — так чего же мне бояться! Я иду к отцу
моему!
Глаза
мои смыкались от усталости; и прежде, чем Андрей окончил свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я проснулся — вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!..
бога ради, тише! Не говорите ни слова». Это был
мой Андрей, который, дрожа всем телом, продолжал мне шептать на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»
— Тише!
Бога ради тише! Что вы? Я не слышал, что вы сказали… не хочу знать… не знаю… Боже
мой! до чего мы дожили! какой разврат! Ну что после этого может быть священным для нашей безумной молодежи? Но извините: мне надобно исполнить приказание генерала Дерикура. Милостивый государь! — продолжал жандарм, подойдя к Рославлеву, — на меня возложена весьма неприятная обязанность; но вы сами военный человек и знаете, что долг службы… не угодно ли вам идти со мною?
— Полина! — вскричал Рославлев, схватив за руку больную, — так, это я — друг твой! Но
бога ради, успокойся! Несчастная! я оплакивал тебя как умершую; но никогда — нет, никогда не проклинал
моей Полины! И если бы твое земное счастие зависело от меня, то, клянусь тебе
богом,
мой друг, ты была бы счастлива везде… да, везде — даже в самой Франции, — прибавил тихим голосом Рославлев, и слезы его закапали на руку Полины, которую он прижимал к груди своей.
— Тс! тише!
Бога ради, не называй его
моим мужем: над тобой станут все смеяться. Что ты на меня так смотришь? Ты думаешь, что я брежу?.. О нет,
мой друг! Послушай: я чувствую в себе довольно силы, чтоб рассказать тебе все.
Безумная! я думала, что могу сказать ему: твой
бог будет
моим богом, твоя земля —
моей землею.
— О,
бога ради! оставь меня… еще… еще!.. Беги,
мой друг, беги!.. Нет! я не могу, я не хочу вас видеть вместе. Это было бы ужасно… да, ужасно!.. Ступай, Рославлев, ступай!.. Прошу тебя, заклинаю!..
— Пугнул!.. Эка фигура! — подкрался втихомолку; а как
моя рота выстроилась да пошла катать, так и давай
бог ноги! Что за офицер? дрянь! Прежде был разбойником, а теперь беглый.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
«Ах, боже
мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава
богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже
мой! — думаю себе.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на
бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю
мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Добчинский. Ей-богу, кумушка, так бежал засвидетельствовать почтение, что не могу духу перевесть.
Мое почтение, Марья Антоновна!
Потупился, задумался, // В тележке сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на
Бога грех, // Несу
мой крест с терпением, // Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «Начинай!»