Он не ответил. Больше всего на свете он хотел бы сейчас же встать, уйти куда-нибудь подальше, спрятаться в какой-нибудь темный, прохладный угол, но сложная, мучительная нерешительность
приковывала его к месту. Доктор заговорил о чем-то слишком громко, неестественно развязным тоном. «Это он оттого так, что ему за меня стыдно», — подумал Воскресенский и стал прислушиваться, почти не понимая слов.
На балкон вошла юная баронесса в сопровождении моего отца. Я хотела скрыться, но какое-то жгучее любопытство
приковало меня к месту. Баронесса опиралась на руку папы и смотрела в небо. Она казалась еще белее, еще воздушнее при лунном свете.
Лидочка осталась одна. Ей было как-то грустно и тяжело сегодня. Хотелось бегать и резвиться не меньше остальных детей и любоваться небом и цветами, болтать, смеяться и прыгать, а ужасная слепота
приковывала ее к месту, не позволяя наслаждаться всеми детскими радостями, какими пользовались веселые, здоровые дети.
Неточные совпадения
Пьянство здесь поддерживалось самими хозяевами: оно
приковывало к месту. Разутому и раздетому куда идти? Да и дворник в таком виде не выпустит на улицу, и жаловаться некому.
Эти слова заставили Охоню задрожать — не боялась она ни солдат, ни воеводы, а тут испугалась. Белоус так страшно посмотрел на нее, а сам смеется. Его сейчас же увели куда-то в другое подземелье, где
приковал его
к стене сам Кильмяк, пользовавшийся у воеводы безграничным доверием. На железном пруте остались башкир Аблай да слепец Брехун, которых и увели на старое
место. Когда их подводили
к двери, Брехун повернул свое неподвижное лицо и сказал воеводе:
Я взглянул на бедную женщину, которая одна была как мертвец среди всей этой радостной жизни: на ресницах ее неподвижно остановились две крупные слезы, вытравленные острою болью из сердца. В моей власти было оживить и осчастливить это бедное, замиравшее сердце, и я только не знал, как приступить
к тому, как сделать первый шаг. Я мучился. Сто раз порывался я подойти
к ней, и каждый раз какое-то невозбранное чувство
приковывало меня на
месте, и каждый раз как огонь горело лицо мое.
О, какой это был сон! Какой тяжелый, ужасный… Деревянная балюстрада стояла на своем
месте. В лунном свете лицо императора улыбалось с портрета. Все было прежним — белые стены, парадные портреты, позолота массивных рам… Впору было бы успокоиться и возвращаться в дортуар, однако новое необычное явление
приковывало к себе мое внимание.