Неточные совпадения
Никогда он не взял в руки ни одной газеты, не произнес ни одного слова, ни одного звука; а
только сидел, смотря перед собою во все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом,
что можно было побиться об заклад,
что он ничего не видит из всего окружающего и ничего не слышит.
Они читали, курили и
только изредка, в полчаса раз, сообщали друг другу, отрывочно и вполголоса, какую-нибудь новость из Франкфурта да еще какой-нибудь виц или шарфзин [остроту (нем.).] знаменитого немецкого остроумца Сафира; после
чего с удвоенною национальною гордостью вновь погружались в чтение.
Я сказал уже,
что старик, как
только усаживался на своем стуле, тотчас же упирался куда-нибудь своим взглядом и уже не сводил его на другой предмет во весь вечер.
Было ясно,
что старик не
только не мог кого-нибудь обидеть, но сам каждую минуту понимал,
что его могут отовсюду выгнать как нищего.
В эти дни между другими хлопотами я ходил на Васильевский остров, в Шестую линию, и
только придя туда, усмехнулся сам над собою:
что мог я увидать в Шестой линии, кроме ряда обыкновенных домов?
Видно было,
что он не
только не любил тратить лишнего, но даже умел наживать.
Известно было
только,
что он успел прикупить четыреста душ, о
чем уже я упоминал.
Я знал
только,
что сын его, воспитывавшийся сначала у графа, а потом в лицее, окончил тогда курс наук девятнадцати лет от роду.
Он ожидал чего-то непостижимо высокого, такого,
чего бы он, пожалуй, и сам не мог понять, но
только непременно высокого; а вместо того вдруг такие будни и все такое известное — вот точь-в-точь как то самое,
что обыкновенно кругом совершается.
Но я знал еще… нет! я тогда еще
только предчувствовал, знал, да не верил,
что кроме этой истории есть и у них теперь что-то,
что должно беспокоить их больше всего на свете, и с мучительной тоской к ним приглядывался.
Она
только горько улыбнулась в ответ. И к
чему я это спросил? Ведь я мог понять,
что все уже было решено невозвратно. Но я тоже был вне себя.
А
что он увлекся, так ведь стоит
только мне неделю с ним не видаться, он и забудет меня и полюбит другую, а потом как увидит меня, то и опять у ног моих будет.
Что если ты правду про него сейчас говорил (я никогда этого не говорил),
что он
только обманывает меня и
только кажется таким правдивым и искренним, а сам злой и тщеславный!
Этот стон с такою болью вырвался из ее сердца,
что вся душа моя заныла в тоске. Я понял,
что Наташа потеряла уже всякую власть над собой.
Только слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее до такого сумасбродного решения. Но во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из сердца. Я не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
— Наташа, — сказал я, — одного
только я не понимаю: как ты можешь любить его после того,
что сама про него сейчас говорила? Не уважаешь его, не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и всех для него губишь?
Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже. Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком! Не понимаю я такой любви.
Слушай, Ваня: я ведь и прежде знала и даже в самые счастливые минуты наши предчувствовала,
что он даст мне одни
только муки.
— Не вините меня! — повторил он, — уверяю вас,
что теперь все эти несчастья, хоть они и очень сильны, —
только на одну минуту.
Я, например, если не удастся роман (я, по правде, еще и давеча подумал,
что роман глупость, а теперь
только так про него рассказал, чтоб выслушать ваше решение), — если не удастся роман, то я ведь в крайнем случае могу давать уроки музыки.
Страх охватил и меня; я видел,
что она теперь
только вполне почувствовала весь ужас своего поступка.
Все это привидение чрезвычайно ярко и отчетливо нарисовалось внезапно в моем воображении, а вместе с тем вдруг установилась во мне самая полная, самая неотразимая уверенность,
что все это непременно, неминуемо случится,
что это уж и случилось, но
только я не вижу, потому
что стою задом к двери, и
что именно в это самое мгновение, может быть, уже отворяется дверь.
— Так он… ну да, так это он и умер…
Только ты не печалься, голубчик мой.
Что ж ты не приходила? Ты теперь откуда? Его похоронили вчера; он умер вдруг, скоропостижно… Так ты его внучка?
Через минуту я выбежал за ней в погоню, ужасно досадуя,
что дал ей уйти! Она так тихо вышла,
что я не слыхал, как отворила она другую дверь на лестницу. С лестницы она еще не успела сойти, думал я, и остановился в сенях прислушаться. Но все было тихо, и не слышно было ничьих шагов.
Только хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять все стало тихо.
История Смита очень заинтересовала старика. Он сделался внимательнее. Узнав,
что новая моя квартира сыра и, может быть, еще хуже прежней, а стоит шесть рублей в месяц, он даже разгорячился. Вообще он сделался чрезвычайно порывист и нетерпелив.
Только Анна Андреевна умела еще ладить с ним в такие минуты, да и то не всегда.
— Ты ведь говорил, Ваня,
что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои!
Только и умеют,
что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!..
Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
В иных натурах, нежно и тонко чувствующих, бывает иногда какое-то упорство, какое-то целомудренное нежелание высказываться и выказывать даже милому себе существу свою нежность не
только при людях, но даже и наедине; наедине еще больше;
только изредка прорывается в них ласка, и прорывается тем горячее, тем порывистее,
чем дольше она была сдержана.
Он уважал ее и любил беспредельно, несмотря на то,
что это была женщина
только добрая и ничего больше не умевшая, как
только любить его, и ужасно досадовал на то,
что она в свою очередь была с ним, по простоте своей, даже иногда слишком и неосторожно наружу.
Ведь
только блажит, знаю,
что блажит, а все страшно.
— А ты не верь! — перебила старушка. —
Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная,
только бы юбка болталась. А
что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
Ну, вот я и рада,
что хоть про медальон-то он не знает и не заметил;
только хвать вчера утром, а медальона и нет,
только шнурочек болтается, перетерся, должно быть, а я и обронила.
— Батюшка… я ничего не хочу! Так, сдуру сказала; прости, коли в
чем досадила, да
только не кричи, — проговорила она, все больше и больше дрожа от страха.
— Николай Сергеич! Неужели вам не жаль Анну Андреевну? Посмотрите,
что вы над ней делаете, — сказал я, не в силах удержаться и почти с негодованием смотря на него. Но я
только к огню подлил масла.
— Батюшка, Николай Сергеич, не проклинай… все,
что хочешь,
только дочь не проклинай! — вскричала Анна Андреевна.
— Как это хорошо! Какие это мучительные стихи, Ваня, и какая фантастическая, раздающаяся картина. Канва одна, и
только намечен узор, — вышивай
что хочешь. Два ощущения: прежнее и последнее. Этот самовар, этот ситцевый занавес, — так это все родное… Это как в мещанских домиках в уездном нашем городке; я и дом этот как будто вижу: новый, из бревен, еще досками не обшитый… А потом другая картина...
— Так неужели ж никогда, никогда не кончится этот ужасный раздор! — вскричал я грустно. — Неужели ж ты до того горда,
что не хочешь сделать первый шаг! Он за тобою; ты должна его первая сделать. Может быть, отец
только того и ждет, чтоб простить тебя… Он отец; он обижен тобою! Уважь его гордость; она законна, она естественна! Ты должна это сделать. Попробуй, и он простит тебя без всяких условий.
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи,
что он совсем оставил тебя; тебе стоит
только написать ему,
что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б
только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи,
что я у невесты, — и
что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
— Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался больным и уехал и — это первый, первый раз в эти пять дней,
что я свободен,
что я был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить;
только, ей-богу, в этот раз я ни в
чем перед тобой не виноват, ни в
чем! Ни в
чем!
Только по роду; а в сущности
что в нас княжеского?
Последний был дядя, Семен Валковский, да тот
только в Москве был известен, да и то тем,
что последние триста душ прожил, и если б отец не нажил сам денег, то его внуки, может быть, сами бы землю пахали, как и есть такие князья.
И все это я сделал, один я, через свою собственную хитрость, так
что отец
только руки расставил!..
— Полно, Алеша, ты
только легкомыслен, а ты вовсе не такой, — прибавила она, — с
чего ты себя унижаешь?
Или во мне магнетизм какой-нибудь сидит, или потому,
что я сам очень люблю всех животных, уж не знаю,
только любят собаки, да и
только!
Завтра я опять к княгине, но отец все-таки благороднейший человек — не думайте чего-нибудь, и хоть отдаляет меня от тебя, Наташа, но это потому,
что он ослеплен, потому
что ему миллионов Катиных хочется, а у тебя их нет; и хочет он их для одного меня, и
только по незнанию несправедлив к тебе.
— Какое!
Что ты! Это
только начало… и потому рассказал про княгиню,
что, понимаешь, я через нее отца в руки возьму, а главная моя история еще и не начиналась.
— Надо вам заметить,
что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего не было, так
что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один
только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
Это такая своеобразная натура, такая сильная и правдивая душа, сильная именно своей чистотой и правдивостью,
что я перед ней просто мальчик, младший брат ее, несмотря на то,
что ей всего
только семнадцать лет.
У них сегодня никого не было,
только мы одни, и ты напрасно думала, Наташа,
что там был званый вечер.
— Мой приход к вам в такой час и без доклада — странен и вне принятых правил; но я надеюсь, вы поверите,
что, по крайней мере, я в состоянии сознать всю эксцентричность моего поступка. Я знаю тоже, с кем имею дело; знаю,
что вы проницательны и великодушны. Подарите мне
только десять минут, и я надеюсь, вы сами меня поймете и оправдаете.
Что ж, если я сам убедился,
что вы одна
только можете составить его счастие,
что вы — настоящий руководитель его,
что вы уже положили начало его будущему счастью!
Я, может быть, целый месяц как решил это и
только теперь сам узнал,
что я решил справедливо.