Неточные совпадения
Тогда кругом были поля и леса, а не груда мертвых камней,
как теперь.
Тогда за каждым кустом, за каждым деревом
как будто еще кто-то жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным; и, когда, бывало, в глубоких долинах густел вечерний пар и седыми извилистыми космами цеплялся за кустарник, лепившийся по каменистым ребрам нашего большого оврага, мы с Наташей, на берегу, держась за руки, с боязливым любопытством заглядывали вглубь и ждали, что вот-вот выйдет кто-нибудь к нам или откликнется из тумана с овражьего дна и нянины сказки окажутся настоящей, законной правдой.
Раз потом, уже долго спустя, я как-то напомнил Наташе,
как достали нам
тогда однажды «Детское чтение»,
как мы тотчас же убежали в сад, к пруду, где стояла под старым густым кленом наша любимая зеленая скамейка, уселись там и начали читать «Альфонса и Далинду» — волшебную повесть.
Славный был этот вечер; мы все перебрали: и то, когда меня отсылали в губернский город в пансион, — господи,
как она
тогда плакала! — и нашу последнюю разлуку, когда я уже навсегда расставался с Васильевским.
У двадцатидвухлетнего князя, принужденного
тогда служить в Москве, в какой-то канцелярии, не оставалось ни копейки, и он вступал в жизнь
как «голяк — потомок отрасли старинной».
Если я был счастлив когда-нибудь, то это даже и не во время первых упоительных минут моего успеха, а
тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал,
как с родными,
как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим.
Ведь сделаться семейным человеком не шутка;
тогда уж я буду не мальчик… то есть я хотел сказать, что я буду такой же,
как и другие… ну, там семейные люди.
А
как твоя падчерица выйдет за Алешу, так их будет пара: и твоя невинная, и Алеша мой дурачок; мы их и возьмем под начало и будем сообща опекать;
тогда и у тебя деньги будут.
— Полноте, Анна Андреевна, — сказал я, — в Сибири совсем не так дурно,
как кажется. Если случится несчастье и вам надо будет продать Ихменевку, то намерение Николая Сергеевича даже и очень хорошо. В Сибири можно найти порядочное частное место, и
тогда…
— Не понимаю,
как я могла уйти
тогда от них;я в горячке была, — проговорила она наконец, смотря на меня таким взглядом, которым не ждала ответа.
— Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все думаю; мысли
как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться? Ведь графиня (
тогда ты сам рассказывал) хвалила твой роман; ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
— А
тогда и прощай! — проговорила тихо Наташа
как будто про себя. Алеша с недоумением посмотрел на нее.
— Ах,
как бы я желала, чтоб он поскорее воротился! — сказала она. — Целый вечер хотел просидеть у меня, и
тогда… Должно быть, важные дела, коль все бросил да уехал. Не знаешь ли,
какие, Ваня? Не слыхал ли чего-нибудь?
— А плевать на все светские мнения, вот
как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная гордость — вот ответ ее свету.
Тогда, может быть, и я соглашусь протянуть ей руку, и увидим, кто
тогда осмелится опозорить дитя мое!
А кстати: припоминаю,
каким я был глупцом перед тобой, когда я приехал к тебе
тогда утром, в среду!
Ах,
как, должно быть, ты
тогда надо мной смеялась и
как я стоил твоей насмешки!
Одно только могло вам подать надежду: вы,
как опытный и хитрый человек, может быть, уж и
тогда заметили, что Алеша иногда
как будто тяготится своей прежней привязанностью.
Он клялся ей во всегдашней, неизменной любви и с жаром оправдывался в своей привязанности к Кате; беспрерывно повторял, что он любит Катю только
как сестру,
как милую, добрую сестру, которую не может оставить совсем, что это было бы даже грубо и жестоко с его стороны, и все уверял, что если Наташа узнает Катю, то они обе тотчас же подружатся, так что никогда не разойдутся, и
тогда уже никаких не будет недоразумений.
— Знаешь что? Ему ужасно хочется уйти от меня, — шепнула мне наскоро Наташа, когда он вышел на минуту что-то сказать Мавре, — да и боится. А я сама боюсь ему сказать, чтоб он уходил, потому что он
тогда, пожалуй, нарочно не уйдет, а пуще всего боюсь, что он соскучится и за это совсем охладеет ко мне!
Как сделать?
Я, может быть, и внимания не обратил бы
тогда на эти дрянные десять тысяч; но вам, разумеется, известно, из-за чего и
как началось
тогда все это дело.
Как она визжала
тогда,
как ругалась!
Как вспомню я, что чуть не комплименты ей делал,
тогда вечером, что она была так великодушна и бескорыстна, что не вышла за него замуж; желал бы я знать,
как бы она вышла!
«Но для чего ж она
как раз очутилась у дверей?» — подумал я и вдруг с удивлением заметил, что она была в шубейке (я только что купил ей у знакомой старухи торговки, зашедшей ко мне на квартиру и уступавшей мне иногда свой товар в долг); следовательно, она собиралась куда-то идти со двора и, вероятно, уже отпирала дверь,
как вдруг эпилепсия поразила ее. Куда ж она хотела идти? Уж не была ли она и
тогда в бреду?
На четвертый день ее болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было
тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой,
как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
Воротился я все-таки поздно. Александра Семеновна рассказала мне, что Нелли опять,
как в тот вечер, очень много плакала «и так и уснула в слезах»,
как тогда. «А уж теперь я уйду, Иван Петрович, так и Филипп Филиппыч приказал. Ждет он меня, бедный».
Она вошла робко,
как виноватая, и пристально взглянула на Наташу, которая тотчас же улыбнулась ей.
Тогда Катя быстро подошла к ней, схватила ее за руки и прижалась к ее губам своими пухленькими губками. Затем, еще ни слова не сказав Наташе, серьезно и даже строго обратилась к Алеше и попросила его оставить нас на полчаса одних.
— Неделю! Так чего ж лучше: ты завтра проводишь их до Москвы, это всего один день, и тотчас же приезжай сюда.
Как им надо будет выезжать из Москвы, мы уж
тогда совсем, на месяц, простимся, и ты воротишься в Москву их провожать.
Какое наслаждение было мне
тогда в этой ссоре; а потом простить его… о милый!
И
как увидела, что ты, бедный, обиженный мною, сидишь у меня на лестнице, не уходишь и ждешь, пока я тебя опять позову, — боже! — если б ты знал, Ваня, что
тогда со мной сталось!
Тогда я сам так подведу разговор, что тебя начнут расспрашивать о том,
как ты жила прежде: о твоей матери и о твоем дедушке.
Тогда я пришла к мамаше и рассказала ей все про дедушку, и
как я сначала его боялась и пряталась от него.
Тогда я подошла к мертвой мамаше, схватила дедушку за руку и закричала ему: «Вот, жестокий и злой человек, вот, смотри!.. смотри!» — тут дедушка закричал и упал на пол
как мертвый…
А мне ты снилась чуть не каждую ночь, и каждую ночь ты ко мне приходила, и я над тобой плакал, а один раз ты,
как маленькая, пришла, помнишь, когда еще тебе только десять лет было и ты на фортепьяно только что начинала учиться, — пришла в коротеньком платьице, в хорошеньких башмачках и с ручками красненькими… ведь у ней красненькие такие ручки были
тогда, помнишь, Аннушка? — пришла ко мне, на колени села и обняла меня…
Она заболела с того самого дня,
как мы пришли с ней
тогда к старикам, в день примирения их с Наташей.
— В будущем году! Невесту он себе еще в прошлом году приглядел; ей было
тогда всего четырнадцать лет, теперь ей уж пятнадцать, кажется, еще в фартучке ходит, бедняжка. Родители рады! Понимаешь,
как ему надо было, чтоб жена умерла? Генеральская дочка, денежная девочка — много денег! Мы, брат Ваня, с тобой никогда так не женимся… Только чего я себе во всю жизнь не прощу, — вскричал Маслобоев, крепко стукнув кулаком по столу, — это — что он оплел меня, две недели назад… подлец!