Неточные совпадения
К чему эта дешевая тревога из пустяков, которую я замечаю в себе в последнее время и которая мешает жить и глядеть ясно на жизнь, о чем
уже заметил мне один глубокомысленный критик, с негодованием разбирая мою последнюю повесть?» Но, раздумывая и сетуя, я все-таки оставался на месте, а между тем болезнь одолевала меня все более и более, и мне наконец
стало жаль оставить теплую комнату.
Он выжил
уже почти год в изгнании, в известные сроки писал к отцу почтительные и благоразумные письма и наконец до того сжился с Васильевским, что когда князь на лето сам приехал в деревню (о чем заранее уведомил Ихменевых), то изгнанник сам
стал просить отца позволить ему как можно долее остаться в Васильевском, уверяя, что сельская жизнь — настоящее его назначение.
Я заметил, что подобные сомнения и все эти щекотливые вопросы приходили к нему всего чаще в сумерки (так памятны мне все подробности и все то золотое время!). В сумерки наш старик всегда
становился как-то особенно нервен, впечатлителен и мнителен. Мы с Наташей
уж знали это и заранее посмеивались.
Старик
уже отбросил все мечты о высоком: «С первого шага видно, что далеко кулику до Петрова дня; так себе, просто рассказец; зато сердце захватывает, — говорил он, — зато
становится понятно и памятно, что кругом происходит; зато познается, что самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат мой!» Наташа слушала, плакала и под столом, украдкой, крепко пожимала мою руку.
— Твой дедушка? да ведь он
уже умер! — сказал я вдруг, совершенно не приготовившись отвечать на ее вопрос, и тотчас раскаялся. С минуту стояла она в прежнем положении и вдруг вся задрожала, но так сильно, как будто в ней приготовлялся какой-нибудь опасный нервический припадок. Я схватился было поддержать ее, чтоб она не упала. Через несколько минут ей
стало лучше, и я ясно видел, что она употребляет над собой неестественные усилия, скрывая передо мною свое волнение.
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать. Грозный старик в одну минуту
стал слабее ребенка. О, теперь
уж он не мог проклинать; он
уже не стыдился никого из нас и, в судорожном порыве любви, опять покрывал, при нас, бесчисленными поцелуями портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к дочери, так долго в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу с неудержимою силою и силою порыва разбивала все существо его.
Я застал Наташу одну. Она тихо ходила взад и вперед по комнате, сложа руки на груди, в глубокой задумчивости. Потухавший самовар стоял на столе и
уже давно ожидал меня. Молча и с улыбкою протянула она мне руку. Лицо ее было бледно, с болезненным выражением. В улыбке ее было что-то страдальческое, нежное, терпеливое. Голубые ясные глаза ее
стали как будто больше, чем прежде, волосы как будто гуще, — все это так казалось от худобы и болезни.
Я прямо бы сказал ему, что не хочу, что я
уж сам вырос и
стал человеком, и теперь — кончено!
Потом о тебе
стала расспрашивать, говорила, что очень хочет познакомиться с тобой, просила передать, что
уже любит тебя как сестру и чтоб и ты ее любила как сестру, а когда узнала, что я
уже пятый день тебя не видал, тотчас же
стала гнать меня к тебе…
Я знал одного антрепренера, издававшего
уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал работу, когда нужно было поскорей заработать сколько-нибудь денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через неделю компилятивную
статью. Но я надеялся выгадать время на моем романе. Это я часто делал, когда приходила крайняя нужда.
«Любящее и гордое сердечко, — подумал я, — а как долго надо мне было заслужить, чтоб ты для меня
стала… Нелли». Но теперь я
уже знал, что ее сердце предано мне навеки.
— Я сначала сама пошла и ему не сказала. А он, как узнал, потом
уж сам
стал меня прогонять просить. Я стою на мосту, прошу у прохожих, а он ходит около моста, дожидается; и как увидит, что мне дали, так и бросится на меня и отнимет деньги, точно я утаить от него хочу, не для него собираю.
— Это все было, когда мамаша умерла, — прибавила она. — Тут он
уж совсем
стал как безумный.
— Объяснитесь, Наталья Николаевна, — подхватил князь, — убедительно прошу вас! Я
уже два часа слышу об этом загадки. Это
становится невыносимо, и, признаюсь, не такой ожидал я здесь встречи.
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион,
уж они так болтают о нем, что
уж и несносно
становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они
уж там теперь делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что
уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные. Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут. Ведь так?
«Потом
стала жаловаться, что у ней голова болит, заплакала и так разрыдалась, что
уж я и не знала, что с нею делать, — прибавила Александра Семеновна.
С своей стороны, старичок начал ездить к нам каждый день, а иногда и по два раза в день, даже и тогда, когда Нелли
стала ходить и
уже совсем выздоравливала, и казалось, она заворожила его так, что он не мог прожить дня, не слыхав ее смеху и шуток над ним, нередко очень забавных.
Я так ярко разъяснил ей свой план, что она теперь сама
уже стала приставать к мужу, чтоб взять сиротку.
Да, Ваня, дня не проживу без нее, я это чувствую, да! и потому мы решили немедленно с ней обвенчаться; а так как до отъезда нельзя этого сделать, потому что теперь великий пост и венчать не
станут, то
уж по приезде моем, а это будет к первому июня.
Али, может, ему
уж так Ихменевку нашу жалко;
стало быть,
уж совсем пропала наша Ихменевка!
Она
уже начала искренно любить Нелли, жалела о том, что она больна, расспрашивала о ней, принудила меня взять для Нелли банку варенья, за которым сама побежала в чулан; принесла мне пять целковых, предполагая, что у меня нет денег для доктора, и. когда я их не взял, едва успокоилась и утешилась тем, что Нелли нуждается в платье и белье и что,
стало быть, можно еще ей быть полезною, вследствие чего
стала тотчас же перерывать свой сундук и раскладывать все свои платья, выбирая из них те, которые можно было подарить «сиротке».
Услышав, что Катя
уже здесь, она встала со стула, отерла слезы и с волнением
стала против дверей.
Но, обласкав и усадив Нелли подле себя, старушка
уже и не знала больше, что делать, и с наивным ожиданием
стала смотреть на меня. Старик поморщился, чуть ли не догадавшись, для чего я привел Нелли. Увидев, что я замечаю его недовольную мину и нахмуренный лоб, он поднес к голове свою руку и сказал мне отрывисто...
Мамаша мне сперва не поверила, а потом так обрадовалась, что весь вечер меня расспрашивала, целовала и плакала, и когда я
уж ей все рассказала, то она мне вперед приказала: чтоб я никогда не боялась дедушку и что,
стало быть, дедушка любит меня, коль нарочно приходил ко мне.
— Он пришел, когда
уже стало совсем темно, и, входя, наткнулся на меня и закричал: кто тут?
— А мамаше
стало еще хуже, и она
уже редко вставала с постели, — продолжала Нелли, и голос ее задрожал и прервался.
— Денег у нас
уж ничего больше не было, я и
стала ходить с капитаншей.
Мамаша все говорила, что идет к дедушке и чтоб я вела ее, а
уж давно
стала ночь.