Неточные совпадения
Большие, но тусклые глаза его, вставленные в какие-то синие круги, всегда глядели прямо
перед собою, никогда в сторону и никогда ничего не видя, — я в
этом уверен.
Мало того: что три года тому назад при продаже рощи Николай Сергеич утаил в свою пользу двенадцать тысяч серебром, что на
это можно представить самые ясные, законные доказательства
перед судом, тем более что на продажу рощи он не имел от князя никакой законной доверенности, а действовал по собственному соображению, убедив уже потом князя в необходимости продажи и предъявив за рощу сумму несравненно меньше действительно полученной.
Я вот теперь защищаю его
перед тобой; а он, может быть, в
эту же минуту с другою и смеется про себя… а я, я, низкая, бросила все и хожу по улицам, ищу его…
— Ваня! — вскричала она, — я виновата
перед ним и не стою его! Я думала, что ты уже и не придешь, Алеша. Забудь мои дурные мысли, Ваня. Я заглажу
это! — прибавила она, с бесконечною любовью смотря на него. Он улыбнулся, поцеловал у ней руку и, не выпуская ее руки, сказал, обращаясь ко мне...
Ты спасение мое: я тотчас же на тебя понадеялась, что ты сумеешь им так
передать, что по крайней мере
этот первый-то ужас смягчишь для них.
Я едва верил глазам своим. Кровь бросилась в голову старика и залила его щеки; он вздрогнул. Анна Андреевна стояла, сложив руки, и с мольбою смотрела на него. Лицо ее просияло светлою, радостною надеждою.
Эта краска в лице,
это смущение старика
перед нами… да, она не ошиблась, она понимала теперь, как пропал ее медальон!
Между тем мы все прохаживались по комнате.
Перед образом горела лампадка. В последнее время Наташа становилась все набожнее и набожнее и не любила, когда об
этом с ней заговаривали.
Я не пришла к нему с самого начала, я не каялась потом
перед ним в каждом движении моего сердца, с самого начала моей любви; напротив, я затаила все в себе, я пряталась от него, и, уверяю тебя, Ваня, втайне ему
это обиднее, оскорбительнее, чем самые последствия любви, — то, что я ушла от них и вся отдалась моему любовнику.
— Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался больным и уехал и —
это первый, первый раз в
эти пять дней, что я свободен, что я был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в
этот раз я ни в чем
перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем!
Бедный отец должен
перед ним чуть не спину гнуть; я понимаю, что все
это для меня, да мне-то ничего не нужно.
Это такая своеобразная натура, такая сильная и правдивая душа, сильная именно своей чистотой и правдивостью, что я
перед ней просто мальчик, младший брат ее, несмотря на то, что ей всего только семнадцать лет.
Вы можете с презрением смотреть на отца, который сам сознается в том, что наводил сына, из корысти и из предрассудков, на дурной поступок; потому что бросить великодушную девушку, пожертвовавшую ему всем и
перед которой он так виноват, —
это дурной поступок.
— Ты несправедлив ко мне, Ваня, — проговорил он наконец, и слеза заблистала на его ресницах, — клянусь тебе, несправедлив, но оставим
это! Я не могу выворотить
перед тобой мое сердце, — продолжал он, приподнимаясь и берясь за шляпу, — одно скажу: ты заговорил сейчас о счастье дочери. Я решительно и буквально не верю
этому счастью, кроме того, что
этот брак и без моего вмешательства никогда не состоится.
Был уже почти полдень. Первое, что я увидел,
это протянутые в углу, на снурке, занавесы, купленные мною вчера. Распорядилась Елена и отмежевала себе в комнате особый уголок. Она сидела
перед печкой и кипятила чайник. Заметив, что я проснулся, она весело улыбнулась и тотчас же подошла ко мне.
Но в
этот день, в продолжение нескольких часов, среди мук и судорожных рыданий, прерывавших рассказ ее, она
передала мне все, что наиболее волновало и мучило ее в ее воспоминаниях, и никогда не забуду я
этого страшного рассказа.
— Вот и я! — дружески и весело заговорил князь, — только несколько часов как воротился. Все
это время вы не выходили из моего ума (он нежно поцеловал ее руку), — и сколько, сколько я передумал о вас! Сколько выдумал вам сказать,
передать… Ну, да мы наговоримся! Во-первых, мой ветрогон, которого, я вижу, еще здесь нет…
— То-то и есть, что я в самом деле как будто виноват
перед тобой; да что: как будто!разумеется, виноват, и сам
это знаю, и приехал с тем, что знаю.
Наташа с беспокойством оглядела нас. Она боялась за Алешу. Ему часто случалось очень невыгодно для себя увлекаться в разговоре, и она знала
это. Ей не хотелось, чтоб Алеша выказал себя с смешной стороны
перед нами и особенно
перед отцом.
А между тем в
это время девушка выказывается
перед ним в совершенно неожиданном, новом виде; она такая благородная, энтузиастка и в то же время такой наивный ребенок, и в
этом так сходна с ним характером.
— Ах, Алеша, так что же! — сказала она. — Неужели ж ты вправду хочешь оставить
это знакомство, чтоб меня успокоить. Ведь
это по-детски. Во-первых,
это невозможно, а во-вторых, ты просто будешь неблагороден
перед Катей. Вы друзья; разве можно так грубо разрывать связи. Наконец, ты меня просто обижаешь, коли думаешь, что я так тебя ревную. Поезжай, немедленно поезжай, я прошу тебя! Да и отец твой успокоится.
— А я, как нарочно, пришел к тебе, чтобы и об нем расспросить между прочим. Но
это после. А зачем ты вчера без меня моей Елене леденцов давал да плясал
перед ней? И об чем ты мог полтора часа с ней говорить!
— Пеший конному не товарищ! Александра Семеновна, мы остаемся вместе и будем обожать друг друга. А
это генерал! Нет, Ваня, я соврал; ты не генерал, а я — подлец! Посмотри, на что я похож теперь? Что я
перед тобой? Прости, Ваня, не осуди и дай излить.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз
передавала свои мысли на
этот счет; а
это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать
эту уступку, вот в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне
эти деньги назад.
Он именно сказал точь-в-точь так же, как я теперь
передал: что она до того уж слишком меня любит, до того сильно, что уж
это выходит просто эгоизм, так что и мне и ей тяжело, а впоследствии и еще тяжелее мне будет.
Этим отчасти привязала его к себе Наташа, в начале их связи, но в Кате было большое преимущество
перед Наташей — то, что она сама была еще дитя и, кажется, еще долго должна была оставаться ребенком.
— С Наташей вы познакомитесь и не будете раскаиваться, — сказал я. — Она вас сама очень хочет узнать, и
это нужно хоть для того только, чтоб ей знать, кому она
передает Алешу. О деле же
этом не тоскуйте очень. Время и без ваших забот решит. Ведь вы едете в деревню?
Говорят, Алеша знал о том, что отец иногда пьет, и старался скрывать
это перед всеми и особенно
перед Наташей.
А между прочим, я хотел объяснить вам, что у меня именно есть черта в характере, которую вы еще не знали, —
это ненависть ко всем
этим пошлым, ничего не стоящим наивностям и пасторалям, и одно из самых пикантных для меня наслаждений всегда было прикинуться сначала самому на
этот лад, войти в
этот тон, обласкать, ободрить какого-нибудь вечно юного Шиллера и потом вдруг сразу огорошить его; вдруг поднять
перед ним маску и из восторженного лица сделать ему гримасу, показать ему язык именно в ту минуту, когда он менее всего ожидает
этого сюрприза.
— Заговариваетесь, ха, ха, ха! А сказать, об чем вы теперь думаете? Вы думаете: зачем
это я завез вас сюда и вдруг, ни с того ни с сего, так
перед вами разоткровенничался? Так или нет?
Есть особое сладострастие в
этом внезапном срыве маски, в
этом цинизме, с которым человек вдруг выказывается
перед другим в таком виде, что даже не удостоивает и постыдиться
перед ним.
— Чтоб показать, что я вас понимаю, и заявить
это перед вами.
Или вы, может быть, хотите узнать еще: для чего я завез вас сюда, для чего я
перед вами так ломался и так спроста откровенничал, тогда как все
это можно было высказать без всяких откровенностей, — да?
Я предчувствовал ей много мук впереди и смутно заботился, как бы их обойти, как бы облегчить
эти последние минуты
перед окончательной развязкой всего дела.
Он был прав. Я решительно не знал, что делалось с нею. Она как будто совсем не хотела говорить со мной, точно я
перед ней в чем-нибудь провинился. Мне
это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды целый день не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
Мы вошли к Нелли; она лежала, скрыв лицо в подушках, и плакала. Я стал
перед ней на колени, взял ее руки и начал целовать их. Она вырвала у меня руки и зарыдала еще сильнее. Я не знал, что и говорить. В
эту минуту вошел старик Ихменев.
Она, может быть, хочет говорить с тобой, чувствует потребность раскрыть
перед тобой свое сердце, не умеет, стыдится, сама не понимает себя, ждет случая, а ты, вместо того чтоб ускорить
этот случай, отдаляешься от нее, сбегаешь от нее ко мне и даже, когда она была больна, по целым дням оставлял ее одну.
— Кончено дело! — вскричал он, — все недоумения разрешены. От вас я прямо пошел к Наташе: я был расстроен, я не мог быть без нее. Войдя, я упал
перед ней на колени и целовал ее ноги: мне
это нужно было, мне хотелось
этого; без
этого я бы умер с тоски. Она молча обняла меня и заплакала. Тут я прямо ей сказал, что Катю люблю больше ее…
— И… и вы… и вы тоже, — проговорила Катя. В
это мгновение отворилась дверь, и вошел Алеша. Он не мог, он не в силах был переждать
эти полчаса и, увидя их обеих в объятиях друг у друга и плакавших, весь изнеможенный, страдающий, упал на колена
перед Наташей и Катей.
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать
это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить
перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем
этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет
это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
Вероятно, он приехал с тем, чтоб оглядеть местность, разузнать положение и, вероятно, крепко рассчитывал на действие
этих десяти тысяч рублей
перед нищею и оставленною всеми Наташей. Низкий и грубый, он не раз подслуживался графу N, сластолюбивому старику, в такого рода делах. Но он ненавидел Наташу и, догадавшись, что дело не пошло на лад, тотчас же переменил тон и с злою радостию поспешил оскорбить ее, чтоб не уходить по крайней мере даром.
— Матушка мне то же говорила, — резко подхватила Нелли, — и, как мы шли домой, все говорила:
это твой дедушка, Нелли, а я виновата
перед ним, вот он и проклял меня, за
это меня теперь бог и наказывает, и весь вечер
этот и все следующие дни все
это же говорила. А говорила, как будто себя не помнила…
Ответив
это, старушка обернулась, взглянула на мужа и остолбенела: Николай Сергеич стоял
перед ней, захватив свою шляпу, и дрожавшими бессильными руками торопливо натягивал на себя свое пальто.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам упал
перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в
этом объятии, не в силах произнесть слова.
Нелли в
этот вечер была как-то особенно грустна и даже чем-то озабочена. Как будто она видела дурной сон и задумалась о нем. Но подарку Маслобоева она очень обрадовалась и с наслаждением поглядывала на цветы, которые поставили
перед ней в стакане.
— То-то должен. А чем принудить? Запугать? Небось не испугается: ведь я деньги взял. Сам, сам
перед ним признался, что всего страху-то у меня на две тысячи рублей серебром, сам себя оценил в
эту сумму! Чем его теперь напугаешь?