Неточные совпадения
А впрочем, вы, кажется, и правы: я ведь
ничего не знаю в действительной жизни; так мне и Наташа
говорит; это, впрочем, мне и все
говорят; какой же я буду писатель?
— Да
ничего не сказал. Я только держал карандаш, а карандаш сам ходил по бумаге и писал. Это,
говорят, Юлий Цезарь пишет. Я этому
не верю.
Не буду
ничего говорить,
не буду хвалить ее, скажу только одно: она яркое исключение из всего круга.
— Но если вы меня
не научите, что ж я сделаю?
Говорю вам, я
ничего не знаю. Это, верно, сама Бубнова, хозяйка дома?
Она, впрочем, мне почти что призналась в этом сама,
говоря, что
не могла утерпеть, чтоб
не поделиться с ним такою радостью, но что Николай Сергеич стал, по ее собственному выражению, чернее тучи,
ничего не сказал, «все молчал, даже на вопросы мои
не отвечал», и вдруг после обеда собрался и был таков.
P. S. О письме этом она
ничего не знает, и даже
не она мне
говорила про вас".
— Ты все смеешься. Но ведь я от тебя
ничего никогда
не слыхал такого; и от всего вашего общества тоже никогда
не слыхал. У вас, напротив, всё это как-то прячут, всё бы пониже к земле, чтоб все росты, все носы выходили непременно по каким-то меркам, по каким-то правилам — точно это возможно! Точно это
не в тысячу раз невозможнее, чем то, об чем мы
говорим и что думаем. А еще называют нас утопистами! Послушал бы ты, как они мне вчера
говорили…
И потому мы все, под руководством Безмыгина, дали себе слово действовать честно и прямо всю жизнь, и что бы ни
говорили о нас, как бы ни судили о нас, —
не смущаться
ничем,
не стыдиться нашей восторженности, наших увлечений, наших ошибок и идти напрямки.
Несколько минут мы все
не говорили ни слова. Наташа сидела задумавшись, грустная и убитая. Вся ее энергия вдруг ее оставила. Она смотрела прямо перед собой,
ничего не видя, как бы забывшись и держа руку Алеши в своей руке. Тот тихо доплакивал свое горе, изредка взглядывая на нее с боязливым любопытством.
Я села; но
говорить с ним
ничего не хотела.
Теперь же, когда еще
ничего не решено, у вас один только путь: признаться в несправедливости вашего иска и признаться открыто, а если надо, так и публично, — вот мое мнение;
говорю вам прямо, потому что вы же сами спрашивали моего мнения и, вероятно,
не желали, чтоб я с вами хитрил.
— Ах, боже мой, вот вы и обиделись. Впрочем, сами же вы позволили мне
говорить с вами дружелюбно. Но, виноват, я
ничем еще
не заслужил вашей дружбы. Вино порядочное. Попробуйте.
Ведь вы от меня, в самой сущности дела,
ничего другого и
не ожидали, как бы я ни
говорил с вами: с раздушенною ли вежливостью, или как теперь; следовательно, смысл все-таки был бы тот же, как и теперь.
Она поссорилась даже раз с Александрой Семеновной, сказала ей, что
ничего не хочет от нее. Когда же я стал пенять ей, при Александре же Семеновне, она разгорячилась, отвечала с какой-то порывчатой, накопившейся злобой, но вдруг замолчала и ровно два дня ни одного слова
не говорила со мной,
не хотела принять ни одного лекарства, даже
не хотела пить и есть, и только старичок доктор сумел уговорить и усовестить ее.
— До сих пор я
не могла быть у Наташи, —
говорила мне Катя, подымаясь на лестницу. — Меня так шпионили, что ужас. Madame Albert [мадам Альбер (франц.)] я уговаривала целых две недели, наконец-то согласилась. А вы, а вы, Иван Петрович, ни разу ко мне
не зашли! Писать я вам тоже
не могла, да и охоты
не было, потому что письмом
ничего не разъяснишь. А как мне надо было вас видеть… Боже мой, как у меня теперь сердце бьется…
Жадно вслушивалась в каждое слово его и, кажется,
ничего не понимала из того, что он ей
говорил.
А мамаша все сама с собой
говорила и мне все
говорила: «Будь бедная, Нелли, и когда я умру,
не слушай никого и
ничего.
— Нелли только что заснула, бедняжка! — шепчет она мне поскорее, — ради бога,
не разбудите! Только уж очень она, голубушка, слаба. Боимся мы за нее. Доктор
говорит, что это покамест
ничего. Да что от него путного-то добьешься, от вашегодоктора! И
не грех вам это, Иван Петрович? Ждали вас, ждали к обеду-то… ведь двое суток
не были!..
Я ему и
говорю, что и без того все отдам ему и
ничего себе
не спрячу.
—
Ничего еще неизвестно, — отвечал он, соображая, — я покамест догадываюсь, размышляю, наблюдаю, но…
ничего неизвестно. Вообще выздоровление невозможно. Она умрет. Я им
не говорю, потому что вы так просили, но мне жаль, и я предложу завтра же консилиум. Может быть, болезнь примет после консилиума другой оборот. Но мне очень жаль эту девочку, как дочь мою… Милая, милая девочка! И с таким игривым умом!
Но та, сестры не замечая, // В постеле с книгою лежит, // За листом лист перебирая, // И
ничего не говорит. // Хоть не являла книга эта // Ни сладких вымыслов поэта, // Ни мудрых истин, ни картин, // Но ни Виргилий, ни Расин, // Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, // Ни даже Дамских Мод Журнал // Так никого не занимал: // То был, друзья, Мартын Задека, // Глава халдейских мудрецов, // Гадатель, толкователь снов.
Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я
ничего не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись,
говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
В желудке-то у меня… с утра я
ничего не ел, так желудочное трясение…» — да-с, в желудке-то у Петра Ивановича… «А в трактир, —
говорит, — привезли теперь свежей семги, так мы закусим».
Почтмейстер. Нет, о петербургском
ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы
не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да
говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока
не войдет в комнату,
ничего не расскажет!