Неточные совпадения
Она встала; щечки ее горели, слезинки стояли
в глазах; вдруг она схватила мою руку,
поцеловала ее и выбежала вон из комнаты.
А мне-то хоть бы на портрет ее поглядеть; иной раз поплачу, на него глядя, — все легче станет, а
в другой раз, когда одна остаюсь, не нацелуюсь, как будто ее самое
целую; имена нежные ей прибираю да и на ночь-то каждый раз перекрещу.
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью,
в мучительной тоске, с подавленными
в груди рыданиями, ласкал и
целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать. Грозный старик
в одну минуту стал слабее ребенка. О, теперь уж он не мог проклинать; он уже не стыдился никого из нас и,
в судорожном порыве любви, опять покрывал, при нас, бесчисленными
поцелуями портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к дочери, так долго
в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу с неудержимою силою и силою порыва разбивала все существо его.
Чувствительный и проницательный сердцем, Алеша, иногда
целую неделю обдумывавший с наслаждением, как бы ей что подарить и как-то она примет подарок, делавший из этого для себя настоящие праздники, с восторгом сообщавший мне заранее свои ожидания и мечты, впадал
в уныние от ее журьбы и слез, так что его становилось жалко, а впоследствии между ними бывали из-за подарков упреки, огорчения и ссоры.
Получив прощение, он приходил
в восторг, иногда даже плакал от радости и умиления,
целовал, обнимал ее.
Он
целовал ее руки, ноги; он был как
в исступлении.
У ней
целая стая, и она души
в них не слышит.
— Счастье
в том, что мы с ней
целых два часа оставались одни.
— Довольно, — сказал он и взял свою шляпу, — я еду. Я просил у вас только десять минут, а просидел
целый час, — прибавил он, усмехаясь. — Но я ухожу
в самом горячем нетерпении свидеться с вами опять как можно скорее. Позволите ли мне посещать вас как можно чаще?
Мы трое остались
в большом смущении. Все это случилось так неожиданно, так нечаянно. Все мы чувствовали, что
в один миг все изменилось и начинается что-то новое, неведомое. Алеша молча присел возле Наташи и тихо
целовал ее руку. Изредка он заглядывал ей
в лицо, как бы ожидая, что она скажет?
Но я спешил и встал уходить. Она изумилась и чуть не заплакала, что я ухожу, хотя все время, как я сидел, не показывала мне никакой особенной нежности, напротив, даже была со мной как будто холоднее обыкновенного. Она горячо
поцеловала меня и как-то долго посмотрела мне
в глаза.
— Ну, и ступайте. А то
целый год больна буду, так вам
целый год из дому не уходить, — и она попробовала улыбнуться и как-то странно взглянула на меня, как будто борясь с каким-то добрым чувством, отозвавшимся
в ее сердце. Бедняжка! Добренькое, нежное ее сердце выглядывало наружу, несмотря на всю ее нелюдимость и видимое ожесточение.
— Вот, брат,
целый час жду тебя и, признаюсь, никак не ожидал… тебя так найти, — продолжал он, осматриваясь
в комнате и неприметно мигая мне на Елену.
В глазах его изображалось изумление. Но, вглядевшись
в него ближе, я заметил
в нем тревогу и грусть. Лицо его было бледнее обыкновенного.
— Скажите же прямо: одно ли чувство мщения побуждает вас к вызову или у вас
в виду и другие
цели?
— Ваня, — отвечал он, — ты знаешь, что я не позволяю никому
в разговорах со мною касаться некоторых пунктов; но для теперешнего раза делаю исключение, потому что ты своим ясным умом тотчас же догадался, что обойти этот пункт невозможно. Да, у меня есть другая
цель. Эта
цель: спасти мою погибшую дочь и избавить ее от пагубного пути, на который ставят ее теперь последние обстоятельства.
— Да; но он только
в последний месяц стал совсем забываться. Сидит, бывало, здесь
целый день, и, если б я не приходила к нему, он бы и другой, и третий день так сидел, не пивши, не евши. А прежде он был гораздо лучше.
Я вздрогнул. Завязка
целого романа так и блеснула
в моем воображении. Эта бедная женщина, умирающая
в подвале у гробовщика, сиротка дочь ее, навещавшая изредка дедушку, проклявшего ее мать; обезумевший чудак старик, умирающий
в кондитерской после смерти своей собаки!..
Это история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она считала еще ребенком, по холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом
целые месяцы
в сыром подвале и которой отец отказывал
в прощении до последней минуты ее жизни и только
в последнюю минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
Наташа, голубчик, здравствуй, ангел ты мой! — говорил он, усаживаясь подле нее и жадно
целуя ее руку, — тосковал-то я по тебе
в эти дни!
Он
в восторге покрывал ее руки
поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся
в ее сердце, отхлынула вдруг
в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на князя.
У нас ведь теперь
целые дни скороходы с записками из дома
в дом бегают.
Вот ты говорил теперь
целый час о любви к человечеству, о благородстве убеждений, о благородных людях, с которыми познакомился; а спроси Ивана Петровича, что говорил я ему давеча, когда мы поднялись
в четвертый этаж, по здешней отвратительной лестнице, и оставались здесь у дверей, благодаря бога за спасение наших жизней и ног?
Целые дни мы были
в ссоре и пренебрегали нашим счастьем, а тут только на одну минуту вызываю тебя из могилы и за эту минуту готов заплатить всею жизнью!..
— А, вот как! Что ж, нравится тебе? — я был
в замешательстве автора, которого похвалили
в глаза, но я бы бог знает что дал, если б мог
в эту минуту
поцеловать ее. Но как-то нельзя было
поцеловать. Нелли помолчала.
— И тут солгал! Вовсе не с самого утра, а со вчерашнего вечера. Ты вчера вечером, как пришел, так и сказал мне, что они
в гости на
целый вечер придут…
Целый год думала: вот придет гость, настоящий гость, мы все это и покажем, и угостим: и люди похвалят, и самим любо будет; а что его, дурака, напомадила, так он и не стоит того; ему бы все
в грязном ходить.
Было понятно, что рассчитывали меня продержать весь вечер. Александра Семеновна
целый год ожидала гостя и теперь готовилась отвести на мне душу. Все это было не
в моих расчетах.
Я узнал потом, что князю очень хотелось выдать графиню за кого-нибудь замуж и что отчасти с этою
целью он и отсылал ее
в Симбирскую губернию, надеясь приискать ей приличного мужа
в провинции.
Помню, я еще тогда приехал к себе
в деревню с гуманными
целями и, разумеется, скучал на чем свет стоит; и вы не поверите, что тогда случилось со мною?
— И вы достигли вашей
цели, — сказал я, дрожа от волнения. — Я согласен, что ничем вы не могли так выразить передо мной всей вашей злобы и всего презрения вашего ко мне и ко всем нам, как этими откровенностями. Вы не только не опасались, что ваши откровенности могут вас передо мнойкомпрометировать, но даже и не стыдились меня… Вы действительно походили на того сумасшедшего
в плаще. Вы меня за человека не считали.
Тотчас же она явилась у нас, привезя с собой на извозчике
целый узел. Объявив с первого слова, что теперь и не уйдет от меня, и приехала, чтоб помогать мне
в хлопотах, она развязала узел.
В нем были сиропы, варенья для больной, цыплята и курица,
в случае если больная начнет выздоравливать, яблоки для печенья, апельсины, киевские сухие варенья (на случай если доктор позволит), наконец, белье, простыни, салфетки, женские рубашки, бинты, компрессы — точно на
целый лазарет.
Он был прав. Я решительно не знал, что делалось с нею. Она как будто совсем не хотела говорить со мной, точно я перед ней
в чем-нибудь провинился. Мне это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды
целый день не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
Мы вошли к Нелли; она лежала, скрыв лицо
в подушках, и плакала. Я стал перед ней на колени, взял ее руки и начал
целовать их. Она вырвала у меня руки и зарыдала еще сильнее. Я не знал, что и говорить.
В эту минуту вошел старик Ихменев.
— Что с ним делать теперь! И как он мог оставить вас для меня, не понимаю! — воскликнула Катя. — Вот как теперь увидала вас и не понимаю! — Наташа не отвечала и смотрела
в землю. Катя помолчала немного и вдруг, поднявшись со стула, тихо обняла ее. Обе, обняв одна другую, заплакали. Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская ее из своих объятий, и начала
целовать ее руки.
Не могу выразить восторга Алеши от этого нового проекта. Он вдруг совершенно утешился; его лицо засияло радостию, он обнимал Наташу,
целовал руки Кати, обнимал меня. Наташа с грустною улыбкою смотрела на него, но Катя не могла вынести. Она переглянулась со мной горячим, сверкающим взглядом, обняла Наташу и встала со стула, чтоб ехать. Как нарочно,
в эту минуту француженка прислала человека с просьбою окончить свидание поскорее и что условленные полчаса уже прошли.
И слезы, рыдания вдруг разом так и хлынули из ее сердца.
Целых полчаса она не могла прийти
в себя и хоть сколько-нибудь успокоиться.
Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговорить его ехать. Московский поезд отправлялся ровно
в двенадцать. Оставался один час. Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как последний раз взглянула на него. Помню, что она перекрестила его,
поцеловала и, закрыв руками лицо, бросилась назад
в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
— Поди сюда, Нелли, — сказал старик, протягивая наконец ей руку. — Сядь здесь, сядь возле меня, вот тут, — сядь! — Он нагнулся,
поцеловал ее
в лоб и тихо начал гладить ее по головке. Нелли так вся и затрепетала… но сдержала себя. Анна Андреевна а умилении, с радостною надеждою смотрела, как ее Николай Сергеич приголубил наконец сиротку.
Она ему на фортепьяно играла и книги читала по вечерам, а дедушка ее
целовал и много ей дарил… все дарил, так что один раз они и поссорились,
в мамашины именины; потому что дедушка думал, что мамаша еще не знает, какой будет подарок, а мамаша уже давно узнала какой.
Видно было, что ее мамашане раз говорила с своей маленькой Нелли о своих прежних счастливых днях, сидя
в своем угле,
в подвале, обнимая и
целуя свою девочку (все, что у ней осталось отрадного
в жизни) и плача над ней, а
в то же время и не подозревая, с какою силою отзовутся эти рассказы ее
в болезненно впечатлительном и рано развившемся сердце больного ребенка.
И мамаша очень плакала, и все меня
целовала, и крестила
в дорогу и богу молилась, и меня с собой на колени перед образом поставила и хоть очень была больна, но вышла меня провожать к воротам, и когда я оглядывалась, она все стояла и глядела на меня, как я иду…
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес
в свои кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он
целовал ее руки, ноги; он торопился
целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла
в этом объятии, не
в силах произнесть слова.
— Да
поцелуйте же меня, жестокий вы человек,
в губы,
в лицо
поцелуйте, как мамаша
целует! — воскликнула Наташа больным, расслабленным, полным слезами радости голосом.
Мы их все развесили
в гирляндах и
в горшках расставили, и такие цветы тут были, что как
целые деревья,
в больших кадках; их мы по углам расставили и у кресел мамаши, и как мамаша вышла, то удивилась и очень обрадовалась, а Генрих был рад…