Неточные совпадения
— Так это неправда, дядюшка? вы не отдаете ему Капитоновки? — вскричал
я почти
в восторге.
— Именно, именно! — вскричал дядя
в восторге. — Именно так! Благороднейшая мысль! И даже стыдно, неблагородно было бы нам осуждать его! Именно!.. Ах, друг мой, ты
меня понимаешь; ты
мне отраду привез! Только бы там-то уладилось! Знаешь,
я туда теперь и явиться боюсь. Вот ты приехал, и
мне непременно достанется!
Понял
я также, что и сам
я, прискакав сюда сломя голову, по первому его слову,
в восторге от его предложения, очень походил на дурака.
Начиналось обыкновенно тем, что бабушка — она ведь была
мне бабушка — погружалась
в необыкновенное уныние, ждала разрушения мира и всего своего хозяйства, предчувствовала впереди нищету и всевозможное горе, вдохновлялась сама своими предчувствиями, начинала по пальцам исчислять будущие бедствия и даже приходила при этом счете
в какой-то
восторг,
в какой-то азарт.
Гаврила кончил.
Я был вне себя от
восторга. Фома Фомич сидел бледный от ярости среди всеобщего замешательства и как будто не мог еще опомниться от неожиданного нападения Гаврилы; как будто он
в эту минуту еще соображал:
в какой степени должно ему рассердиться? Наконец воспоследовал взрыв.
— Фома! не твоему благородству
я удивляюсь, — продолжал дядя
в восторге, — но тому, как мог
я быть до такой степени груб, слеп и подл, чтобы предложить тебе деньги при таких условиях?
Я слушал молча и с удивлением.
Я понял, что оспаривать господина Мизинчикова невозможно. Он фанатически уверен был
в правоте и даже
в величии своего проекта и говорил о нем с
восторгом изобретателя. Но оставалось одно щекотливейшее обстоятельство, и разъяснить его было необходимо.
— С
восторгом согласился, а на другой же день, рано утром, исчез. Дня через три является опять, с своей маменькой. Со
мной ни слова, и даже избегает, как будто боится.
Я тотчас же понял,
в чем штука. А маменька его такая прощелыга, просто через все медные трубы прошла.
Я ее прежде знавал. Конечно, он ей все рассказал.
Я молчу и жду; они шпионят, и дело находится немного
в натянутом положении… Оттого-то
я и тороплюсь.
Дядя чуть не плакал от удовольствия: неожиданная кротость Фомы, веселость генеральши, именины Илюши, стихи — все это привело его
в настоящий
восторг, и он торжественно просил послать за
мной, чтоб и
я тоже поскорее разделил всеобщее счастье и прослушал стихи.
— Фома! — вскричал дядя
в исступленном
восторге. — Ты виновник нашего счастья! Чем могу
я воздать тебе?
— Это все от
восторга, Фома! — вскричал дядя. —
Я, брат, уж и не помню, где и стою. Слушай, Фома:
я обидел тебя. Всей жизни моей, всей крови моей недостанет, чтоб удовлетворить твою обиду, и потому
я молчу, даже не извиняюсь. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя голова, моя жизнь, если надо будет броситься за тебя
в разверстую бездну, то повелевай и увидишь…
Я больше ничего не скажу, Фома.
Я отыскал дядю
в саду, у пруда,
в самом уединенном месте. Он был с Настенькой. Увидя
меня, Настенька стрельнула
в кусты, как будто виноватая. Дядя пошел ко
мне навстречу с сиявшим лицом;
в глазах его стояли слезы
восторга. Он взял
меня за обе руки и крепко сжал их.
«Вот оно», — думал я и опускался, скользя на руках по поручням лестницы. Двери в залу отворяются с шумом, играет музыка, транспарант с моим вензелем горит, дворовые мальчики, одетые турками, подают мне конфекты, потом кукольная комедия или комнатный фейерверк. Кало в поту, суетится, все сам приводит в движение и не меньше
меня в восторге.
Неточные совпадения
Явился здешний аптекарь Пфейфер и, вступив со
мной в брак, увлек
меня в Глупов; здесь
я познакомилась с Аксиньюшкой — и задача просветления обозначилась передо
мной так ясно, что
восторг овладел всем существом моим.
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и…
я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила
мне день. Наш милый самовар будет
в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если
я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
«Вот оно!—с
восторгом думал он. — Тогда, когда
я уже отчаивался и когда, казалось, не будет конца, — вот оно! Она любит
меня. Она признается
в этом».
— Да, но сердце?
Я вижу
в нем сердце отца, и с таким сердцем ребенок не может быть дурен, — сказала графиня Лидия Ивановна с
восторгом.
Я так живо изобразил мою нежность, мои беспокойства,
восторги;
я в таком выгодном свете выставил ее поступки, характер, что она поневоле должна была простить
мне мое кокетство с княжной.