Неточные совпадения
Нет, тут было другое, и это другое я никак не могу объяснить иначе, как предварительно объяснив читателю характер Фомы Фомича
так, как я сам его понял впоследствии.
— Его-то выгонят? Да вы сдурели аль
нет? Да ведь Егор-то Ильич перед ним на цыпочках ходит! Да Фома велел раз быть вместо четверга середе,
так они там, все до единого, четверг середой почитали. «Не хочу, чтоб был четверг, а будь середа!»
Так две середы на одной неделе и было. Вы думаете, я приврал что-нибудь? Вот на столечко не приврал! Просто, батюшка, штука капитана Кука выходит!
— Так-с, то есть
нет… Признаюсь вам, я более интересуюсь теперь наблюдением. Я все сидел в Петербурге и теперь спешу к дядюшке…
«
Так вот
нет же, говорит, и я именинник!» Да ведь будет Ильин день, а не Фомин!
Но последних слов уже не было слышно. Коляска, принятая дружно четверкою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел в него, и мы тотчас же проехали городишко. «Конечно, этот господин привирает, — подумал я, — он слишком сердит и не может быть беспристрастным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу… Гм! Женюсь я иль
нет?» В этот раз я крепко задумался.
— Фома-то Фомич?
Нет, батюшка, плюгавенький
такой человечек.
—
Нет, батюшка, покамест еще миловал Бог! — отвечал один из мужиков, вероятно большой говорун, рыжий, с огромной плешью на затылке и с длинной, жиденькой клинообразной бородкой, которая
так и ходила вся, когда он говорил, точно она была живая сама по себе. —
Нет, сударь, покамест еще миловал Бог.
Нет, брат, это я
так, это я от радости, что тебя увидел, Сережа.
— Послушайте, дядюшка, — сказал я, — я вас
так люблю… простите откровенный вопрос: женитесь вы на ком-нибудь здесь или
нет?
— Нет-с.
Такого и быть не может-с.
—
Нет, отец родной, не слыхал;
так разве что-нибудь… да где нам! А что-с?
— Я слышал, дядюшка, — перебил я, изумленный до последней степени рассказом, — я слышал от Бахчеева — не знаю, впрочем, справедливо иль
нет, — что Фома Фомич позавидовал именинам Илюши и утверждает, что и сам он завтра именинник. Признаюсь, эта характеристическая черта
так меня изумила, что я…
—
Так я скажу за тебя, коли
так. Ты сказал, треснув себя по своему набитому и неприличному брюху: «Натрескался пирога, как Мартын мыла!» Помилуйте, полковник, разве говорят
такими фразами в образованном обществе, тем более в высшем? Сказал ты это или
нет? говори!
Не то чтоб ему уж
так очень нравились легкомысленные и во всяком случае необъяснимые поступки этого ветреного мужика —
нет, ему нравилось плясать комаринского единственно потому, что слушать комаринского и не плясать под эту музыку было для него решительно невозможно.
— Да-с, мы-то с умом говорили-с, — подхватил Ежевикин, увиваясь около Фомы Фомича. — Ума-то у нас
так немножко-с, занимать приходится, разве-разве что на два министерства хватит, а
нет,
так мы и с третьим управимся, — вот как у нас!
Да я в людскую теперь не могу сойти: «француз ты, говорят, француз!»
Нет, сударь, Фома Фомич, не один я, дурак, а уж и добрые люди начали говорить в один голос, что вы как есть злющий человек теперь стали, а что барин наш перед вами все одно, что малый ребенок; что вы хоть породой и енаральский сын и сами, может, немного до енарала не дослужили, но
такой злющий, как то есть должен быть настоящий фурий.
— Ученый! — завопил Фома, —
так это он-то ученый? Либерте-эгалите-фратерните! [Свобода, равенство, братство (франц.: liberté, égalité, fraternité).] Журналь де деба!
Нет, брат, врешь! в Саксонии не была! Здесь не Петербург, не надуешь! Да плевать мне на твой де деба! У тебя де деба, а по-нашему выходит: «
Нет, брат, слаба!» Ученый! Да ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл! вот какой ты ученый!
—
Нет,
нет! не надо, не надо! — вскричала Настенька. — Кончимте все разом теперь,
так чтоб потом и помину не было. А в ту беседку и не ходите напрасно: уверяю вас, я не приду, и выкиньте, пожалуйста, из головы весь этот вздор — я серьезно прошу вас…
—
Нет, Фома, ты не уйдешь, уверяю тебя! — кричал дядя. — Нечего говорить про прах и про сапоги. Фома! Ты не уйдешь, или я пойду за тобой на край света, и все буду идти за тобой до тех пор, покамест ты не простишь меня… Клянусь, Фома, я
так сделаю!
—
Нет, Фома,
нет!
так не будет,
так не может быть! — простонал совершенно уничтоженный дядя.
—
Нет, Фома,
нет! уверяю тебя, что это не
так. Ты ученый, ты не просто Фома… я почитаю…
— Почитаете! хорошо!
Так скажите же мне, если почитаете, как по вашему мнению: достоин я или
нет генеральского сана? Отвечайте решительно и немедленно: достоин иль
нет? Я хочу посмотреть ваш ум, ваше развитие.
—
Нет, не «здравствуйте, ваше превосходительство», это уже обидный тон; это похоже на шутку, на фарс. Я не позволю с собой
таких шуток. Опомнитесь, немедленно опомнитесь, полковник! перемените ваш тон!
—
Нет, не: «ну, ваше превосходительство», а просто: «ваше превосходительство»! Я вам говорю, полковник, перемените ваш тон! Надеюсь также, что вы не оскорбитесь, если я предложу вам слегка поклониться и вместе с тем склонить вперед корпус. С генералом говорят, склоняя вперед корпус, выражая
таким образом почтительность и готовность,
так сказать, лететь по его поручениям. Я сам бывал в генеральских обществах и все это знаю… Ну-с: «ваше превосходительство».
—
Нет, Фома,
нет! Как о семейном счастии говорил!
так сердце и вникает само собою, Фома!
— Хорошо, дядюшка, гордитесь же сколько угодно, а я еду: терпения
нет больше! Последний раз говорю, скажите: чего вы от меня требуете? зачем вызывали и чего ожидаете? И если все кончено и я бесполезен вам, то я еду. Я не могу выносить
таких зрелищ! Сегодня же еду.
— Да что сказать тебе, друг мой? Ведь найдет же человек, когда лезть с своими пустяками! Точно ты, брат Григорий, не мог уж и времени другого найти для своих жалоб? Ну, что я для тебя сделаю? Пожалей хоть ты меня, братец. Ведь я,
так сказать, изнурен вами, съеден живьем, целиком! Мочи моей
нет с ними, Сергей!
— Ну,
нет, братец, ну,
нет: ты ошибся. Действительно, Фома ему благодетельствует. Он взял его к себе в секретари: в этом и вся его должность. Ну, разумеется, он его развил, наполнил благородством души,
так что он даже, в некотором отношении, прозрел… Вот видишь, я тебе все расскажу…
Так вот
нет же, теперь: не хочу, да и только; отказался.
Да
нет, говорит, прикажите по всей дворне, чтоб меня уж и здесь навеки новым именем звали,
так чтоб у меня, сообразно таланту, и фамилия была облагороженная…
— Ну да, Танцев; согласился я, брат Сергей, и на это. Только уж тут они
такую ему подыскали рифму, что и сказать нельзя! Сегодня опять приходит, опять выдумал что-то новое. Бьюсь об заклад, что у него есть наготове новая фамилия. Есть иль
нет, Григорий, признавайся!
— Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она откажет тебе, — сказал он в задумчивости. — Но
нет! — вскрикнул он. — Я не верю! это невозможно! Но ведь в
таком случае все расстроится! Да ты, верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может быть; пожалуй, еще комплименты пустился отмачивать… Расскажи мне еще раз, как это было, Сергей!
— Нет-с… это
так… я проводил недалеко маменьку. Но могу ли я обратиться к вам как к благороднейшему человеку в мире?
— Никогда! Но, друг мой, неужели ж я буду наконец
так счастлив? — вскричал дядя, бросаясь ко мне на шею. — И как это она полюбила меня, и за что? за что? Кажется, во мне
нет ничего
такого… Я старик перед нею: вот уж не ожидал-то! ангел мой, ангел!.. Слушай, Сережа, давеча ты спрашивал, не влюблен ли я в нее: имел ты какую-нибудь идею?
— Не хотите? — взвизгнула Анфиса Петровна, задыхаясь от злости. — Не хотите? Приехали, да и не хотите? В
таком случае как же вы смели обманывать нас? В
таком случае как же вы смели обещать ему, бежали с ним ночью, сами навязывались, ввели нас в недоумение, в расходы? Мой сын, может быть, благородную партию потерял из-за вас! Он, может быть, десятки тысяч приданого потерял из-за вас!.. Нет-с! Вы заплатите, вы должны теперь заплатить; мы доказательства имеем; вы ночью бежали…
— Ты думаешь?
Нет, брат Сергей, это дело деликатное, ужасно деликатное! Гм!.. А знаешь, хоть и тосковал я, а как-то всю ночь сердце сосало от какого-то счастия!.. Ну, прощай, лечу. Ждут; я уж и
так опоздал. Только
так забежал, слово с тобой перебросить. Ах, боже мой! — вскричал он, возвращаясь. — Главное-то я и забыл! Знаешь что: ведь я ему писал, Фоме-то!
Но
нет, он не может быть
таким подлецом.
—
Нет, папочка, не из Ломоносова, — сказала Сашенька, едва подавляя свой смех, — а
так как вы были военный и воевали с неприятелями, то Илюша и выучил стихи про военное… Осаду Памбы, папочка.
—
Нет, я
так… ничего-с… — проговорил он, как бы трудом удерживаясь от смеха. — Продолжайте, Егор Ильич, продолжайте! Я после мое слово скажу… Вот и Степан Алексеич с удовольствием слушает про знакомства ваши с петербургскими литераторами…
—
Нет, Фома! я не пущу тебя
так! — вскричал дядя и, догнав его, схватил его за руку.
—
Нет, Егор Ильич,
нет! уж оставим лучше, — отвечала Настенька, в свою очередь совершенно упав духом. — Это все пустое, — продолжала она, сжимая его руки и заливаясь слезами. — Это вы после вчерашнего
так… но не может этого быть, вы сами видите. Мы ошиблись, Егор Ильич… А я о вас всегда буду помнить, как о моем благодетеле и… и вечно, вечно буду молиться за вас!..
Нет, Настя, я уж
так положила — тебе подарить; я давно хотела тебе подарить и только дожидалась первой любви твоей…