— Нет, другой год не пью! Что!.. Черт с ним, надоело: сколько я тоже к этому
проклятому вину ни приноравливался, все думал его сломить, а выходило так, что оно меня побеждало.
Неточные совпадения
«Надо уехать в Москву», — думал Самгин, вспоминая свой разговор с Фионой Трусовой, которая покупала этот
проклятый дом под общежитие бедных гимназисток. Сильно ожиревшая, с лицом и шеей, налитыми любимым ею бургонским
вином, она полупрезрительно и цинично говорила:
В сущности ни Харитина, ни мать не могли уследить за Серафимой, когда она пила, а только к вечеру она напивалась. Где она брала
вино и куда его прятала, никто не знал. В своем пороке она ни за что не хотела признаться и клялась всеми святыми, что про нее налгал
проклятый писарь.
— Лежебоки
проклятые, эти хохлы, — ругалась Лукерья с своею свекровью Ганной. — Только бы им
вино трескать… Небойсь испугались орды, потому как там работы всем будет.
— С Европой-то-с! Господи помилуй: да мало ли на ней, на старой грешнице, всяких
вин и неправд? И мотовство, и фатовство, и лукавство, и через нее,
проклятую цивилизацию, сколько рабочих рук от сохи оторвано, и казенную амуницию рвет, — да еще не за что ее пороть! Нет-с; пороть ее, пороть!
— Ну, так и быть! повинную голову и меч не сечет; я ж человек не злой и лиха не помню. Добро, вставай, Григорьевна! Мир так мир. Дай-ка ей чарку
вина, посади ее за стол да угости хорошенько, — продолжал Кудимыч вполголоса, обращаясь к приказчику. — Не надо с ней ссориться: не ровен час, меня не случится… да, что грех таить! и я насилу с ней справился: сильна,
проклятая!