— Натурально, я могу уступить, если надумаетесь, захотите. Я, конечно, теряю, но… идея принадлежит мне, а ведь за идеи берут же деньги. В-третьих, наконец, я потому вас пригласил, что
не из кого и выбирать. А долго медлить, взяв в соображение здешние обстоятельства, невозможно. К тому же скоро успенский пост, и венчать не станут. Надеюсь, вы теперь вполне меня понимаете?
Неточные совпадения
Генерал, когда что ему
не нравилось, ни перед
кем не стеснялся: визжал, как баба, ругался, как кучер, а иногда, разорвав и разбросав по полу карты и прогнав от себя своих партнеров, даже плакал с досады и злости, и
не более как из-за какого-нибудь валета, которого сбросили вместо девятки.
Кто знает, может быть, в некоторых
из этих униженных судьбою скитальцев, ваших шутов и юродивых, самолюбие
не только
не проходит от унижения, но даже еще более распаляется именно от этого же самого унижения, от юродства и шутовства, от прихлебательства и вечно вынуждаемой подчиненности и безличности.
— Сочинение пишет! — говорит он, бывало, ходя на цыпочках еще за две комнаты до кабинета Фомы Фомича. —
Не знаю, что именно, — прибавлял он с гордым и таинственным видом, — но, уж верно, брат, такая бурда… то есть в благородном смысле бурда. Для
кого ясно, а для нас, брат, с тобой такая кувыркалегия, что… Кажется, о производительных силах каких-то пишет — сам говорил. Это, верно, что-нибудь
из политики. Да, грянет и его имя! Тогда и мы с тобой через него прославимся. Он, брат, мне это сам говорил…
— Это что, ученый-то человек? Батюшка мой, да там вас ждут
не дождутся! — вскричал толстяк, нелицемерно обрадовавшись. — Ведь я теперь сам от них,
из Степанчикова; от обеда уехал, из-за пудинга встал: с Фомой усидеть
не мог! Со всеми там переругался из-за Фомки проклятого… Вот встреча! Вы, батюшка, меня извините. Я Степан Алексеич Бахчеев и вас вот эдаким от полу помню… Ну,
кто бы сказал?.. А позвольте вас…
— То-то,
не из таких!
кто тебя знает! может, и лучше еще. Вон и Фома грозился меня описать да в печать послать.
Ну,
кто же еще
из наших? про детей
не говорю: сам увидишь.
Ответ мне понравился. Я быстро подошел к Ежевикину и крепко пожал ему руку. По правде, мне хотелось хоть чем-нибудь протестовать против всеобщего мнения, показав открыто старику мое сочувствие. А может быть,
кто знает! может быть, мне хотелось поднять себя в мнении Настасьи Евграфовны. Но
из движения моего ровно ничего
не вышло путного.
— И сяду на хлеб на воду, ничего
не боюсь! — кричала Сашенька, в свою очередь пришедшая в какое-то самозабвение. — Я папочку защищаю, потому что он сам себя защитить
не умеет.
Кто он такой,
кто он, ваш Фома Фомич, перед папочкою? У папочки хлеб ест да папочку же и унижает, неблагодарный! Да я б его разорвала в куски, вашего Фому Фомича! На дуэль бы его вызвала да тут бы и убила
из двух пистолетов!..
— Ну, вот уж и вашего! Эх, брат Сергей,
не суди его строго: мизантропический человек — и больше ничего, болезненный! С него нельзя строго спрашивать. Но зато благородный, то есть просто благороднейший
из людей! Да ведь ты сам давеча был свидетелем, просто сиял. А что фокусы-то эти иногда отмачивает, так на это нечего смотреть. Ну, с
кем этого
не случается?
—
Не успел я двух слов сказать, знаешь, сердце у меня заколотилось,
из глаз слезы выступили; стал я ее уговаривать, чтоб за тебя вышла; а она мне: «Верно, вы меня
не любите, верно, вы ничего
не видите», — и вдруг как бросится мне на шею, обвила меня руками, заплакала, зарыдала! «Я, говорит, одного вас люблю и на за
кого не выйду. Я вас уже давно люблю, только и за вас
не выйду, а завтра же уеду и в монастырь пойду».
— Теперь слушайте же всю мою исповедь! — возопил Фома, обводя всех гордым и решительным взглядом. — А вместе с тем и решите судьбу несчастного Опискина. Егор Ильич! давно уже я наблюдал за вами, наблюдал с замиранием моего сердца и видел все, все, тогда как вы еще и
не подозревали, что я наблюдаю за вами. Полковник! я, может быть, ошибался, но я знал ваш эгоизм, ваше неограниченное самолюбие, ваше феноменальное сластолюбие, и
кто обвинит меня, что я поневоле затрепетал о чести наиневиннейшей
из особ?
«Для чего, наконец, — думал я, — для чего же выписывал он
из столицы своего племянника и сватал его к этой девице, как
не для того, чтоб обмануть и нас, и легкомысленного племянника, а между тем втайне продолжать преступнейшее
из намерений?» Нет, полковник, если
кто утвердил во мне мысль, что взаимная любовь ваша преступна, то это вы сами, и одни только вы!
Кто-то
из посторонних свидетелей борьбы заметил, что Фома Фомич тысячу раз мог проглотить эту булавку во время борьбы и, однако ж,
не проглотил.
Если
кто из них первый умрет, то другой, я думаю,
не проживет и недели.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков
из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Г-жа Простакова. Простил! Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь,
кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры! Век
не прощу,
не прощу этой насмешки.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай.
Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать
из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на
ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться, как
из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались
кто куда». А бригадир между тем все
не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный
из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили на бригадиров двор.