Неточные совпадения
Наконец, получив в наследство село Степанчиково, что увеличило его состояние до шестисот душ, он оставил службу и, как уже сказано
было, поселился в деревне вместе с своими детьми: восьмилетним Илюшей (рождение которого
стоило жизни его матери) и старшей дочерью Сашенькой, девочкой лет пятнадцати, воспитывавшейся по смерти матери в одном пансионе, в Москве.
Ужасно, ужасно! но всего ужаснее то — позвольте это вам сказать откровенно, полковник, — всего ужаснее то, что вы
стоите теперь передо мною, как бесчувственный столб, разиня рот и хлопая глазами, что даже неприлично, тогда как при одном предположении подобного случая вы бы должны
были вырвать с корнем волосы из головы своей и испустить ручьи… что я говорю! реки, озера, моря, океаны слез!..
— Прежде кто вы
были? — говорит, например, Фома, развалясь после сытного обеда в покойном кресле, причем слуга,
стоя за креслом, должен
был отмахивать от него свежей липовой веткой мух. — На кого похожи вы
были до меня? А теперь я заронил в вас искру того небесного огня, который горит теперь в душе вашей. Заронил ли я в вас искру небесного огня или нет? Отвечайте: заронил я в вас искру иль нет?
— Хорошо! так, по-вашему, я так ничтожен, что даже не
стою ответа, — вы это хотели сказать? Ну, пусть
будет так; пусть я
буду ничто.
Этот глупый вопрос окончательно сбил меня с толку. Не понимаю, отчего она назвала меня вольтижером? Но такие вопросы ей
были еще нипочем. Перепелицына нагнулась и пошептала ей что-то на ухо; но старуха злобно махнула рукой. Я
стоял с разинутым ртом и вопросительно смотрел на дядю. Все переглянулись, а Обноскин даже оскалил зубы, что ужасно мне не понравилось.
В этот раз
были приняты строгие меры: Фалалей
был наказан; он
стоял в углу на коленях.
Стояли мы в Красногорске (начал дядя, сияя от удовольствия, скороговоркой и торопясь, с бесчисленными вводными предложениями, что
было с ним всегда, когда он начинал что-нибудь рассказывать для удовольствия публики).
— Ох, пожалуйста, не принимайте меня за дурака! — вскричал я с горячностью. — Но, может
быть, вы предубеждены против меня? может
быть, вам кто-нибудь на меня насказал? может
быть, вы потому, что я там теперь срезался? Но это ничего — уверяю вас. Я сам понимаю, каким я теперь дураком
стою перед вами. Не смейтесь, пожалуйста, надо мной! Я не знаю, что говорю… А все это оттого, что мне эти проклятые двадцать два года!
Она убежала. Я
стоял на одном месте, вполне сознавая все смешное в той роли, которую мне пришлось сейчас разыграть, и совершенно недоумевая, чем все это теперь разрешится. Мне
было жаль бедную девушку, и я боялся за дядю. Вдруг подле меня очутился Гаврила. Он все еще держал свою тетрадку в руке.
Я именно хотел, чтоб вы не почитали впредь генералов самыми высшими светилами на всем земном шаре; хотел доказать вам, что чин — ничто без великодушия и что нечего радоваться приезду вашего генерала, когда, может
быть, и возле вас
стоят люди, озаренные добродетелью!
Бедный дядя! Он должен
был повторить всю эту галиматью, фразу за фразой, слово за словом! Я
стоял и краснел, как виноватый. Злость душила меня.
— Согласен; но можно и увлечься, с тем чтоб непременно потом завершить законным браком. Так часто увлекаются. Впрочем, повторяю, я нисколько не
стою за совершенную достоверность этих известий, тем более что ее здесь очень уж размарали; говорил даже, что она
была в связи с Видоплясовым.
— Рассудите только: во-первых, я жертвую собой и соглашаюсь
быть ее мужем, — ведь это же
стоит чего-нибудь?
Во-вторых, несмотря на то что у ней
есть верных тысяч сто серебром, несмотря на это, я беру только сто тысяч ассигнациями и уже дал себе слово не брать у ней ни копейки больше во всю мою жизнь, хотя бы и мог, — это опять чего-нибудь
стоит!
— Почивать ложились-с. Сказали, что если
будет кто об них спрашивать, так отвечать, что они на молитве сию ночь долго
стоять намерены-с.
— Еще бы допустили! что б она там наделала! Ах, горячая, гордая головка! И куда она пойдет, куда? куда? А ты-то, ты-то хорош! Да почему ж она тебе отказала? Вздор! Ты должен
был понравиться. Почему ж ты ей не понравился? Да отвечай же, ради бога, чего ж ты
стоишь?
— Что ты, что ты,
постой!.. — вскричал
было дядя, но коляска уже помчалась. Мизинчиков не ошибся: немедленно получились желаемые плоды.
— Малаги захотел! — проворчал он чуть не вслух. — И вина-то такого спросил, что никто не
пьет! Ну, кто теперь
пьет малагу, кроме такого же, как он, подлеца? Тьфу, вы, проклятые! Ну, я-то чего тут
стою? чего я-то тут жду?
— Это все от восторга, Фома! — вскричал дядя. — Я, брат, уж и не помню, где и
стою. Слушай, Фома: я обидел тебя. Всей жизни моей, всей крови моей недостанет, чтоб удовлетворить твою обиду, и потому я молчу, даже не извиняюсь. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя голова, моя жизнь, если надо
будет броситься за тебя в разверстую бездну, то повелевай и увидишь… Я больше ничего не скажу, Фома.
— Разве не обижали меня здесь? — кричал он. — Разве не дразнили меня здесь языком? разве вы, вы сами, полковник! я
стою за это сравнение, потому что, если вы и не показывали мне их физически, то, все равно, это
были нравственные кукиши; а нравственные кукиши, в иных случаях, даже обиднее физических. Я уже не говорю о побоях.
Я отыскал дядю в саду, у пруда, в самом уединенном месте. Он
был с Настенькой. Увидя меня, Настенька стрельнула в кусты, как будто виноватая. Дядя пошел ко мне навстречу с сиявшим лицом; в глазах его
стояли слезы восторга. Он взял меня за обе руки и крепко сжал их.
Егор Ильич и Настенька до того
были счастливы друг с другом, что даже боялись за свое счастье, считали, что это уж слишком послал им Господь; что не
стоят они такой милости, и предполагали, что, может
быть, впоследствии им назначено искупить свое счастье крестом и страданиями.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на
постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и
постою. Зачем мне ваша кровать?
Городничий. Ступай на улицу… или нет,
постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или
стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Возле вас
стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.