Он
убил старуху чиновницу, процентщицу, у которой и сам закладывал вещи; убил тоже сестру ее, торговку, по имени Лизавету, нечаянно вошедшую во время убийства сестры.
Неточные совпадения
— Из странности. Нет, вот что я тебе скажу. Я бы эту проклятую
старуху убил и ограбил, и уверяю тебя, что без всякого зазору совести, — с жаром прибавил студент.
— Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне:
убьешь ты сам
старуху или нет?
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то
убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— А что, если это я
старуху и Лизавету
убил? — проговорил он вдруг — и опомнился.
— А старуху-то вот
убили с сестрой. Тут целая лужа была.
Старуха была только болезнь… я переступить поскорее хотел… я не человека
убил, я принцип
убил!
— Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту…
убить не хотел… Он ее…
убил нечаянно… Он
старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее
убил.
— Это я
убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил.
С тем же наслаждением Раскольников дергает звонок в квартире, где
убил старуху, жадно прислушивается к жестяным звукам, возбуждая подозрение столяров. С тем же наслаждением тянется в цепкие лапы сладострастного хихикающего Порфирия.
Чтобы доказать себе, что он «смеет», Раскольников
убивает старуху процентщицу. «Я не человека убил, я принцип убил… Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного… Мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая, или право имею?»
Неточные совпадения
Она рвалась к бабушке и останавливалась в ужасе; показаться ей на глаза значило, может быть,
убить ее. Настала настоящая казнь Веры. Она теперь только почувствовала, как глубоко вонзился нож и в ее, и в чужую, но близкую ей жизнь, видя, как страдает за нее эта трагическая
старуха, недавно еще счастливая, а теперь оборванная, желтая, изможденная, мучающаяся за чужое преступление чужою казнью.
— Да так живем, вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди
убьет кого. А старик говорит — и эта хороша. Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая
старуха, нервно подергиваясь головой. — Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
— Беспременно скажи про нас, — говорила ей
старуха Меньшова, в то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не
убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как на ладонке; а то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой женой, в кабаке сидит.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах
старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она
убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не
убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Кожин только посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он не
убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения.
Старуху Маремьяну едва оттащили от него.