А ведь нет, — себя-то я все-таки в привлекательном виде выставил: что, мол, никем я не понятая, этакая возвышенная хреновина, вроде, что ли, Евгения Онегина;
тяжелое детство, ожесточенная душа, ласки никогда не видел — чего я тут только не намотал.
Но до тех пор я все искал; и мое печальное воображение, склонное к тягостным вымыслам — у меня было
тяжелое детство и невеселая одинокая юность, — заселило странный сад всевозможными преступлениями, убийствами, смертями.
Неточные совпадения
Опять-таки, я давно уже заметил в себе черту, чуть не с
детства, что слишком часто обвиняю, слишком наклонен к обвинению других; но за этой наклонностью весьма часто немедленно следовала другая мысль, слишком уже для меня
тяжелая: «Не я ли сам виноват вместо них?» И как часто я обвинял себя напрасно!
Детство часто беспечно проходит мимо самых
тяжелых драм, но это не значит, что оно не схватывает их чутким полусознанием. Я чувствовал, что в душе моего приятеля есть что-то, что он хранит про себя… Все время дорогой он молчал, и на лбу его лежала легкая складка, как тогда, когда он спрашивал о порке.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое
детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих
тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
— Хоть бы один раз во всю жизнь судьба потешила! — начал он. — Даже из
детства, о котором, я думаю, у всех остаются приятные и светлые воспоминания, я вынес только самые грустные, самые
тяжелые впечатления.
— Мне давно тяжело с вами, батюшка; ты сам знаешь; но я не доверял себе; с самого
детства только и слышал отовсюду, что царева воля — божья воля, что нет
тяжелее греха, как думать иначе, чем царь.