— Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь,
с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
Неточные совпадения
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по
самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику
с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз
начинает лягаться.
Эти шаги послышались очень далеко, еще в
самом начале лестницы, но он очень хорошо и отчетливо помнил, что
с первого же звука, тогда же стал подозревать почему-то, что это непременно сюда, в четвертый этаж, к старухе.
По прежнему обхватил он левою рукой голову больного, приподнял его и
начал поить
с чайной ложечки чаем, опять беспрерывно и особенно усердно подувая на ложку, как будто в этом процессе подувания и состоял
самый главный и спасительный пункт выздоровления.
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того
самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр
с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в
начале девятого, — день и час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку,
с золотыми сережками и
с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? — объявил, что на панели поднял.
— А я так даже подивился на него сегодня, —
начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора
с своим больным. — Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и
сами виноваты были? — прибавил он
с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
Я имею значительное основание предполагать, что Марфа Петровна, имевшая несчастие столь полюбить его и выкупить из долгов, восемь лет назад, послужила ему еще и в другом отношении: единственно ее старанием и жертвами затушено было, в
самом начале, уголовное дело,
с примесью зверского и, так сказать, фантастического душегубства, за которое он весьма и весьма мог бы прогуляться в Сибирь.
— А знаете что, — спросил он вдруг, почти дерзко смотря на него и как бы ощущая от своей дерзости наслаждение, — ведь это существует, кажется, такое юридическое правило, такой прием юридический — для всех возможных следователей — сперва
начать издалека,
с пустячков, или даже
с серьезного, но только совсем постороннего, чтобы, так сказать, ободрить, или, лучше сказать, развлечь допрашиваемого, усыпить его осторожность, и потом вдруг, неожиданнейшим образом огорошить его в
самое темя каким-нибудь
самым роковым и опасным вопросом; так ли?
Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из
самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала
начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в
самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя, по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в
самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять
начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так
самим богом устроена, что только комические мысли в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
Да чего:
сам вперед
начнет забегать, соваться
начнет, куда и не спрашивают, заговаривать
начнет беспрерывно о том, о чем бы надо, напротив, молчать, различные аллегории
начнет подпускать, хе-хе!
сам придет и спрашивать
начнет: зачем-де меня долго не берут? хе-хе-хе! и это ведь
с самым остроумнейшим человеком может случиться,
с психологом и литератором-с!
С самой сцены
с Миколкой у Порфирия
начал он задыхаться без выхода, в тесноте.
— Да садитесь, Порфирий Петрович, садитесь, — усаживал гостя Раскольников,
с таким, по-видимому, довольным и дружеским видом, что, право,
сам на себя подивился, если бы мог на себя поглядеть. Последки, подонки выскребывались! Иногда этак человек вытерпит полчаса смертного страху
с разбойником, а как приложат ему нож к горлу окончательно, так тут даже и страх пройдет. Он прямо уселся пред Порфирием и, не смигнув, смотрел на него. Порфирий прищурился и
начал закуривать папироску.
Наконец,
начинаете шевелить губами и разговаривать
сами с собой, причем иногда вы высвобождаете руку и декламируете, наконец останавливаетесь среди дороги надолго.
Надеюсь, что вы не рассердитесь, если я упомяну теперь, что тот же
самый эффект
начал сбываться и
с Авдотьей Романовной.
Неточные совпадения
Сам Государев посланный // К народу речь держал, // То руганью попробует // И плечи
с эполетами // Подымет высоко, // То ласкою попробует // И грудь
с крестами царскими // Во все четыре стороны // Повертывать
начнет.
— Теперь посмотрим, братия, // Каков попу покой? //
Начать, признаться, надо бы // Почти
с рожденья
самого, // Как достается грамота // поповскому сынку, // Какой ценой поповичем // Священство покупается, // Да лучше помолчим! //....................... //.......................
С самого вешнего Николы,
с той поры, как
начала входить вода в межень, и вплоть до Ильина дня не выпало ни капли дождя.
Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать
с корнем и для
начала прежде всего очистить
самих себя.
—
Сам ли ты зловредную оную книгу сочинил? а ежели не
сам, то кто тот заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? и как ты
с тем вором знакомство свел? и от него ли ту книжицу получил? и ежели от него, то зачем, кому следует, о том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал? — так
начал Грустилов свой допрос Линкину.