Неточные совпадения
Оно ходила взад и вперед по своей небольшой комнате, сжав руки
на груди,
с запекшимися губами и неровно, прерывисто дышала.
«Стало быть, не оставил же еще совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! — подумал он
с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею
грудью, — просто слабосилие лихорадочное, бред
на минуту», — и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон.
Другая же дама, очень полная и багрово-красная,
с пятнами, видная женщина, и что-то уж очень пышно одетая,
с брошкой
на груди величиной в чайное блюдечко, стояла в сторонке и чего-то ждала.
Она сошла вниз и минуты через две воротилась
с водой в белой глиняной кружке; но он уже не помнил, что было дальше. Помнил только, как отхлебнул один глоток холодной воды и пролил из кружки
на грудь. Затем наступило беспамятство.
Он схватил бутылку, в которой еще оставалось пива
на целый стакан, и
с наслаждением выпил залпом, как будто потушая огонь в
груди.
Катерина Ивановна, как и всегда, чуть только выпадала свободная минута, тотчас же принималась ходить взад и вперед по своей маленькой комнате, от окна до печки и обратно, плотно скрестив руки
на груди, говоря сама
с собой и кашляя.
Когда я… кхе! когда я… кхе-кхе-кхе… о, треклятая жизнь! — вскрикнула она, отхаркивая мокроту и схватившись за
грудь, — когда я… ах, когда
на последнем бале… у предводителя… меня увидала княгиня Безземельная, — которая меня потом благословляла, когда я выходила за твоего папашу, Поля, — то тотчас спросила: «Не та ли это милая девица, которая
с шалью танцевала при выпуске?..» (Прореху-то зашить надо; вот взяла бы иглу да сейчас бы и заштопала, как я тебя учила, а то завтра… кхе!.. завтра… кхе-кхе-кхе!.. пуще разо-рвет! — крикнула она надрываясь…)…
— Ох, нет!.. Бог этого не попустит! — вырвалось, наконец, из стесненной
груди у Сони. Она слушала,
с мольбой смотря
на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него все и зависело.
Катерина Ивановна встала со стула и строго, по-видимому спокойным голосом (хотя вся бледная и
с глубоко подымавшеюся
грудью), заметила ей, что если она хоть только один еще раз осмелится «сопоставить
на одну доску своего дрянного фатеришку
с ее папенькой, то она, Катерина Ивановна, сорвет
с нее чепчик и растопчет его ногами».
Почти то же самое случилось теперь и
с Соней; так же бессильно,
с тем же испугом, смотрела она
на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, уперлась ему пальцами в
грудь и медленно стала подниматься
с кровати, все более и более от него отстраняясь, и все неподвижнее становился ее взгляд
на него.
Соня упала
на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей
груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке
с страусовым пером.
Один из них без сюртука,
с чрезвычайно курчавою головой и
с красным, воспаленным лицом, стоял в ораторской позе, раздвинув ноги, чтоб удержать равновесие, и, ударяя себя рукой в
грудь, патетически укорял другого в том, что тот нищий и что даже чина
на себе не имеет, что он вытащил его из грязи и что когда хочет, тогда и может выгнать его, и что все это видит один только перст всевышнего.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя
на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования.
С пламенем в
груди прошу руки вашей.
Не горы
с места сдвинулись, // Упали
на головушку, // Не Бог стрелой громовою // Во гневе
грудь пронзил, // По мне — тиха, невидима — // Прошла гроза душевная, // Покажешь ли ее?
Попасть
на доку надобно, // А толстого да грозного // Я всякому всучу… // Давай больших, осанистых, //
Грудь с гору, глаз навыкате, // Да чтобы больше звезд!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по
грудь //
С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я
на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? //
На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку
на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели
на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а
на груди привесили дощечку
с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать
на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.