Неточные совпадения
Лежал я тогда… ну, да уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя
Соня (безответная она, и голосок у ней такой кроткий… белокуренькая, личико всегда бледненькое, худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело
пойти?» А уж Дарья Францовна, женщина злонамеренная и полиции многократно известная, раза три через хозяйку наведывалась.
— Поля! — крикнула Катерина Ивановна, — беги к
Соне, скорее. Если не застанешь дома, все равно, скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же
шла сюда… как воротится. Скорей, Поля! На, закройся платком!
— Меня и мамаша тоже прислала. Когда сестрица
Соня стала
посылать, мамаша тоже подошла и сказала: «Поскорей беги, Поленька!»
— Если вам теперь надо
идти… — начала было
Соня, совсем и не посмотрев на Разумихина, а от этого еще более сконфузившись.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что
Соня уже
идет вслед за ним, по той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он
пошел вслед, не спуская с нее глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой
шла Соня, догнал ее и
пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
А Раскольников
пошел прямо к дому на канаве, где жила
Соня.
— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула
Соня, — за тобой
пойду, всюду
пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!
— Я,
Соня, еще в каторгу-то, может, и не хочу
идти, — сказал он.
— Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так
идут убивать, как я тогда
шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я
шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно,
Соня, довольно! Оставь меня, — вскричал он вдруг в судорожной тоске, — оставь меня!
— Нет! не
пойду я к ним,
Соня.
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на
Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение!
Идя к
Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
— Вот с этакими-то глупейшими, чисто физическими немощами, зависящими от какого-нибудь заката солнца, и удержись сделать глупость. Не то что к
Соне, а к Дуне
пойдешь! — пробормотал он ненавистно.
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не знаете! — кричала Катерина Ивановна, — мы на Невский
пойдем, —
Соня,
Соня! да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми!.. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг в испуге, — о, глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они!..
— Сюда, сюда ко мне! — умоляла
Соня, — вот здесь я живу!.. Вот этот дом, второй отсюда… Ко мне, поскорее, поскорее!.. — металась она ко всем. — За доктором
пошлите… О господи!
Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка. Они
шли служить панихиду. По распоряжению Свидригайлова панихиды служились два раза в день, аккуратно. Свидригайлов
пошел своею дорогой. Раскольников постоял, подумал и вошел вслед за священником в квартиру
Сони.
Да и зачем бы он
пошел теперь к
Соне?
Дуня из этого свидания по крайней мере вынесла одно утешение, что брат будет не один: к ней,
Соне, к первой пришел он со своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и
пойдет за ним, куда
пошлет судьба.
— Ну да! — сказал, усмехаясь, Раскольников, — я за твоими крестами,
Соня. Сама же ты меня на перекресток
посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?
Но он все-таки
шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился с
Соней, что она осталась среди комнаты, в своем зеленом платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его, — точно ждала, чтобы поразить его окончательно.
Раскольников почувствовал и понял в эту минуту, раз навсегда, что
Соня теперь с ним навеки и
пойдет за ним хоть на край света, куда бы ему ни вышла судьба.
Он был очень беспокоен,
посылал о ней справляться. Скоро узнал он, что болезнь ее не опасна. Узнав, в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится,
Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.