Неточные совпадения
— Поля! — крикнула Катерина Ивановна, — беги к
Соне, скорее. Если не застанешь дома, все равно,
скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда… как воротится. Скорей, Поля! На, закройся платком!
— Молчи-и-и! Не надо!.. Знаю, что хочешь
сказать!.. — И больной умолк; но в ту же минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал
Соню…
— Меня и мамаша тоже прислала. Когда сестрица
Соня стала посылать, мамаша тоже подошла и
сказала: «Поскорей беги, Поленька!»
— Ну вот и славно! —
сказал он
Соне, возвращаясь к себе и ясно посмотрев на нее, — упокой господь мертвых, а живым еще жить! Так ли? Так ли? Ведь так?
— Так я
скажу Катерине Ивановне, что вы придете… — заторопилась
Соня, откланиваясь, чтоб уйти.
— Вы у Капернаумова стоите! —
сказал он, смотря на
Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны. Как пришлось-то!
Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить,
сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
Лицо
Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то
сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо.
— Ах, что вы это им
сказали! И при ней? — испуганно вскрикнула
Соня, — сидеть со мной! Честь! да ведь я… бесчестная, я великая, великая грешница! Ах, что вы это
сказали!
Он вышел.
Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это
сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
— Да-с, о пенсионе… Потому, она легковерная и добрая, и от доброты всему верит, и… и… и… у ней такой ум… Да-с… извините-с, —
сказала Соня и опять встала уходить.
Петр Петрович Лужин, например, самый, можно
сказать, солиднейший из всех жильцов, не явился, а между тем еще вчера же вечером Катерина Ивановна уже успела наговорить всем на свете, то есть Амалии Ивановне, Полечке,
Соне и полячку, что это благороднейший, великодушнейший человек, с огромнейшими связями и с состоянием, бывший друг ее первого мужа, принятый в доме ее отца и который обещал употребить все средства, чтобы выхлопотать ей значительный пенсион.
— Что,
Соня? —
сказал он и вдруг почувствовал, что голос его дрожит, — ведь все дело-то упиралось на «общественное положение и сопричастные тому привычки». Поняли вы давеча это?
— Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? — с отвращением
сказала Соня.
— А ведь ты права,
Соня, — тихо проговорил он наконец. Он вдруг переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже голос вдруг ослабел. — Сам же я тебе
сказал вчера, что не прощения приду просить, а почти тем вот и начал, что прощения прошу… Это я про Лужина и промысл для себя говорил… Я это прощения просил,
Соня…
— Все вздор!.. Вот что,
Соня (он вдруг отчего-то улыбнулся, как-то бледно и бессильно, секунды на две), — помнишь ты, что я вчера хотел тебе
сказать?
— Странная какая ты,
Соня, — обнимаешь и целуешь, когда я тебе
сказал про это. Себя ты не помнишь.
— Я,
Соня, еще в каторгу-то, может, и не хочу идти, —
сказал он.
— Знаешь,
Соня, —
сказал он вдруг с каким-то вдохновением, — знаешь, что я тебе
скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, — продолжал он, упирая в каждое слово и загадочно, но искренно смотря на нее, — то я бы теперь… счастлив был! Знай ты это!
Соня опять хотела было что-то
сказать, но промолчала.
— И зачем, зачем я ей
сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений,
Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я
скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
—
Соня, —
сказал он, — уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.
Да и глупа ты,
Соня: что теперь есть-то,
скажи?
Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись слезами, — защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча!.. Можно даже
сказать аристократического!.. Г’а! — вздрогнула она, вдруг опамятовавшись и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас узнала
Соню. —
Соня,
Соня! — проговорила она кротко и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, —
Соня, милая, и ты здесь?
Сказал он что-то и про
Соню, обещал как-нибудь зайти на днях сам к Раскольникову и упомянул, что «желал бы посоветоваться; что очень надо бы поговорить, что есть такие дела…».
Соня также вскочила со стула и испуганно смотрела на него. Ей очень хотелось что-то
сказать, что-то спросить, но она в первые минуты не смела, да и не знала, как ей начать.
Соня припоминала, как вчера Свидригайлов
сказал ей, что у Раскольникова две дороги — Владимирка или…
— Ну да! —
сказал, усмехаясь, Раскольников, — я за твоими крестами,
Соня. Сама же ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?
Он вдруг вспомнил слова
Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и
скажи всему миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
Неточные совпадения
Я, однако, зашел лишь на минуту; я хотел бы
сказать Соне что-нибудь хорошее и ищу такого слова, хотя сердце полно слов, которых не умею высказать; право, все таких каких-то странных слов.
— За сущие пустяки, за луну там, что ли, избранила
Соню и Зину, ушла, не прощаясь, наверх, двое суток высидела в своей комнате; ни с кем ни одного слова не
сказала.
В Москве, уже ставши юнкером, Александров нередко встречался с Диодором Ивановичем: то раза три у него на квартире, то у сестры
Сони в гостинице Фальц-Фейна, то на улицах, где чаще всего встречаются москвичи. И всегда на прощанье не забывал Миртов дружески
сказать:
Соня, всегда немножко бестактная, не упустила случая сделать неловкость. В то время когда Миртов, передыхая между двумя стихотворениями, пил пиво,
Соня вдруг
сказала:
Соня (серьезно). Бросьте это! Ведь я чувствую, вам совсем не хочется дурить…
Скажите мне, как бы вы хотели жить?