Неточные совпадения
Теперь же, месяц спустя, он уже начинал смотреть иначе и, несмотря на все поддразнивающие монологи о собственном бессилии и нерешимости, «безобразную» мечту как-то даже поневоле привык
считать уже предприятием, хотя все еще сам
себе не верил.
И скажет: «Свиньи вы! образа звериного и печати его; но приидите и вы!» И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: «Господи! почто сих приемлеши?» И скажет: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам
не считал себя достойным сего…» И прострет к нам руце свои, и мы припадем… и заплачем… и всё поймем!
— Ведь вот-с… право,
не знаю, как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того
не может, хе, хе! чтобы вы сами
себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже человеком «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с?
— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я
себя не считаю… ни кем бы то ни было из подобных лиц, следственно, и
не могу,
не быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том, как бы я поступил.
— Ну, полноте, кто ж у нас на Руси
себя Наполеоном теперь
не считает? — с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот раз нечто уж особенно ясное.
И тем
не менее он все-таки высоко ценил свою решимость возвысить Дуню до
себя и
считал это подвигом.
Может быть, Катерина Ивановна
считала себя обязанною перед покойником почтить его память «как следует», чтобы знали все жильцы и Амалия Ивановна в особенности, что он был «
не только их совсем
не хуже, а, может быть, еще и гораздо получше-с» и что никто из них
не имеет права перед ним «свой нос задирать».
— Потому что, как я уж и объявил давеча,
считаю себя обязанным вам объяснением.
Не хочу, чтобы вы меня за изверга почитали, тем паче что искренно к вам расположен, верьте
не верьте. Вследствие чего, в-третьих, и пришел к вам с открытым и прямым предложением — учинить явку с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, — потому с плеч долой. Ну что, откровенно или нет с моей стороны?
На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, — прибавил он, понизив голос, — щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем,
не верую и
считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, — ну так, на всякий случай, — пришла бы вам охота в эти сорок — пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом — ручки этак на
себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то — оставьте краткую, но обстоятельную записочку.
— А эти деньги, Аркадий Иванович, я вам очень благодарна, но я ведь теперь в них
не нуждаюсь. Я
себя одну завсегда прокормлю,
не сочтите неблагодарностью: если вы такие благодетельные, то эти деньги-с…
— Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над водой, что если я
считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь
не убоюсь, — сказал он, забегая наперед. — Это гордость, Дуня?
Соня готова была даже чуть
не заплакать: она, напротив,
считала себя недостойною даже взглянуть на Дуню.
Но никогда, никогда люди
не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как
считали зараженные.
Неточные совпадения
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я
не нашел и нужды
себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а
не вы. Тогда
не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий
считал себя за многих. Зато нонче многие
не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Предместник его, капитан Негодяев, хотя и
не обладал так называемым"сущим"злонравием, но
считал себя человеком убеждения (летописец везде вместо слова"убеждения"ставит слово"норов") и в этом качестве постоянно испытывал, достаточно ли глуповцы тверды в бедствиях.
Появлялись новые партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в целом городе
считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел
не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Почему он молчал? потому ли, что
считал непонимание глуповцев
не более как уловкой, скрывавшей за
собой упорное противодействие, или потому, что хотел сделать обывателям сюрприз, — достоверно определить нельзя.
Тогда он
не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже
счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с
себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с
себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.