Будь Авдотья Романовна одета как королева, то, кажется, он бы ее совсем
не боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета и что он заметил всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился страх, и он стал бояться за каждое слово свое, за каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека и без того себе не доверявшего.
Неточные совпадения
Он до того углубился в себя и уединился от всех, что
боялся даже всякой встречи,
не только встречи с хозяйкой.
— Я
не Катерины Ивановны теперь
боюсь, — бормотал он в волнении, — и
не того, что она мне волосы драть начнет.
Оно даже и лучше, коли драть начнет, а я
не того
боюсь… я… глаз ее
боюсь… да… глаз…
Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще
не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он
боялся, что выпустит и уронит топор… вдруг голова его как бы закружилась.
Он сам
боялся не совладеть с собой.
Уж
не за секрет ли какой
боишься?
Этот Зосимов давеча
боялся, чтоб он
не сошел с ума…
— То есть
не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса
не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе,
не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат,
боюсь, чтоб ты
не преувеличил, видишь…
Не знаю почему, я этого человека очень
боюсь.
— Кофеем вас
не прошу-с,
не место; но минуток пять времени почему
не посидеть с приятелем, для развлечения, —
не умолкая, сыпал Порфирий, — и знаете-с, все эти служебные обязанности… да вы, батюшка,
не обижайтесь, что я вот все хожу-с взад да вперед; извините, батюшка, обидеть вас уж очень
боюсь; а моцион так мне просто необходим-с.
Не шумят по крайней мере, только… только, право, я
боюсь за хозяйские серебряные ложки!..
Дух у него захватило, и он
не докончил. Он слушал в невыразимом волнении, как человек, насквозь его раскусивший, от самого себя отрекался. Он
боялся поверить и
не верил. В двусмысленных еще словах он жадно искал и ловил чего-нибудь более точного и окончательного.
— Ну, вот этого-то я и
боялся! — горячо и как бы невольно воскликнул Порфирий, — вот этого-то я и
боялся, что
не надо вам нашей сбавки.
— А что, стыда буржуазного, что ли, испугались? Это может быть, что и испугались, да сами того
не знаете, — потому молодо! А все-таки
не вам бы
бояться али там стыдиться явки с повинною.
— Ну вот! — с отвращением отпарировал Свидригайлов, — сделайте одолжение,
не говорите об этом, — прибавил он поспешно и даже без всякого фанфаронства, которое выказывалось во всех прежних его словах. Даже лицо его как будто изменилось. — Сознаюсь в непростительной слабости, но что делать:
боюсь смерти и
не люблю, когда говорят о ней. Знаете ли, что я мистик отчасти?
— Я
боюсь и пугаюсь? Пугаюсь вас? Скорее вам
бояться меня, cher ami. [милый друг (фр.).] И какая, однако ж, дичь… А впрочем, я охмелел, я это вижу; чуть было опять
не проговорился. К черту вино! Эй, воды!
— Чего вы
боитесь! — заметил тот спокойно, — город
не деревня. И в деревне вреда сделали больше вы мне, чем я вам, а тут…
Лицо Свидригайлова искривилось в снисходительную улыбку; но ему было уже
не до улыбки. Сердце его стукало, и дыхание спиралось в груди. Он нарочно говорил громче, чтобы скрыть свое возраставшее волнение; но Дуня
не успела заметить этого особенного волнения; уж слишком раздражило ее замечание о том, что она
боится его, как ребенок, и что он так для нее страшен.
Наконец, я, по крайней мере, вдвое сильнее вас и, кроме того, мне
бояться нечего, потому что вам и потом нельзя жаловаться: ведь
не захотите же вы предать в самом деле вашего брата?
Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей приходила мысль, что мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и
боится расспрашивать, чтобы
не узнать чего-нибудь еще ужаснее.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже
не подавала совсем, как бы
боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки
не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего
не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто
не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право,
боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет
боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Да вам-то чего
бояться? ведь вы
не служите.
Лука Лукич.
Не приведи бог служить по ученой части! Всего
боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.
Лука стоял, помалчивал, //
Боялся,
не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — // Лицо попово строгое // Явилось на бугре…