Неточные совпадения
— Ах, стыд-то
какой теперь завелся на свете, господи! Этакая немудреная, и уж пьяная! Обманули, это
как есть! Вон и платьице ихнее разорвано… Ах,
как разврат-то ноне пошел!.. А пожалуй что из благородных будет, из бедных
каких… Ноне
много таких пошло. По виду-то
как бы из нежных, словно ведь барышня, — и он опять нагнулся над ней.
— Славная она, — говорил он, — у ней всегда можно денег достать. Богата,
как жид, может сразу пять тысяч выдать, а и рублевым закладом не брезгает. Наших
много у ней перебывало. Только стерва ужасная…
Не замечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и
как раз увидал, сейчас же близ ворот, прилаженный у забора желоб (
как и часто устраивается в таких домах, где
много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом, тут же на заборе, надписана была мелом всегдашняя в таких случаях острота: «Сдесь становитца воз прещено».
— Довольно верное замечание, — ответил тот, — в этом смысле действительно все мы, и весьма часто, почти
как помешанные, с маленькою только разницей, что «больные» несколько больше нашего помешаны, потому тут необходимо различать черту. А гармонического человека, это правда, совсем почти нет; на десятки, а может, и на
многие сотни тысяч по одному встречается, да и то в довольно слабых экземплярах…
— Нет, напротив даже. С ней он всегда был очень терпелив, даже вежлив. Во
многих случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые семь лет… Как-то вдруг потерял терпение.
— Квартира?.. — отвечал он рассеянно. — Да, квартира
много способствовала… я об этом тоже думал… А если б вы знали, однако,
какую вы странную мысль сейчас сказали, маменька, — прибавил он вдруг, странно усмехнувшись.
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот
как ты заболел, мне часто и
много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и
как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «
Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде,
как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
—
Как это вы так заметливы?.. — неловко усмехнулся было Раскольников, особенно стараясь смотреть ему прямо в глаза: но не смог утерпеть и вдруг прибавил: — Я потому так заметил сейчас, что, вероятно, очень
много было закладчиков… так что вам трудно было бы их всех помнить… А вы, напротив, так отчетливо всех их помните, и… и…
— Я слышал, однако, что у вас здесь
много знакомых. Вы ведь то, что называется «не без связей». Зачем же вам я-то в таком случае,
как не для целей?
Тут Разумихин принялся развивать свой проект и
много толковал о том,
как почти все наши книгопродавцы и издатели мало знают толку в своем товаре, а потому обыкновенно и плохие издатели, между тем
как порядочные издания вообще окупаются и дают процент, иногда значительный.
Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно
много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
Может быть,
много раз и серьезно обдумывала она в отчаянии,
как бы разом покончить, и до того серьезно, что теперь почти и не удивилась предложению его.
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько не встревоженным видом. — Да и к чему вам знать, к чему вам так
много знать, коли вас еще и не начинали беспокоить нисколько! Ведь вы
как ребенок: дай да подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к нам напрашиваетесь, из
каких причин? А? хе-хе-хе!
Слышал он,
как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч. и проч., но, подобно
многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого.
В последнюю встречу Свидригайлов объяснил Раскольникову, что с детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно; что у него, благодаря кой-каким связям, отыскались такие лица, с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно, в весьма приличные для них заведения; что отложенные для них деньги тоже
многому помогли, так
как сирот с капиталом поместить гораздо легче, чем сирот нищих.
— Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а
как будто и не понимаете. Вы ободритесь. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела
много и чужого и своего… Эх, Родион Романыч, — прибавил он вдруг, — всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… Прежде всего!
— Эй, жизнью не брезгайте! — продолжал Порфирий, —
много ее впереди еще будет.
Как не надо сбавки,
как не надо! Нетерпеливый вы человек!
Я тотчас мое место наметил, подсел к матери и начинаю о том, что я тоже приезжий, что
какие всё тут невежи, что они не умеют отличать истинных достоинств и питать достодолжного уважения; дал знать, что у меня денег
много; пригласил довезти в своей карете; довез домой, познакомился (в какой-то каморке от жильцов стоят, только что приехали).
— Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, то
много и не говорите); понимаю,
какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что все еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?
— Сильно подействовало! — бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. — Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает
много добрых дел, так что все это загладится; успокойтесь. Великим человеком еще может быть. Ну, что с вами?
Как вы себя чувствуете?
Ему вдруг почему-то вспомнилось,
как давеча, за час до исполнения замысла над Дунечкой, он рекомендовал Раскольникову поручить ее охранению Разумихина. «В самом деле, я, пожалуй, пуще для своего собственного задора тогда это говорил,
как и угадал Раскольников. А шельма, однако ж, этот Раскольников!
Много на себе перетащил. Большою шельмой может быть со временем, когда вздор повыскочит, а теперь слишком уж жить ему хочется! Насчет этого пункта этот народ — подлецы. Ну да черт с ним,
как хочет, мне что».
— Нет, не сказал… словами; но она
многое поняла. Она слышала ночью,
как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий человек, Дуня.
— А я читал. Нынче, впрочем, очень
много нигилистов распространилось; ну да ведь оно и понятно; времена-то
какие, я вас спрошу? А впрочем, я с вами… ведь вы, уж конечно, не нигилист! Отвечайте откровенно, откровенно!
Напротив, у ней у самой оказалась целая история о внезапном отъезде сына; она со слезами рассказывала,
как он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны
многие весьма важные и таинственные обстоятельства и что у Роди
много весьма сильных врагов, так что ему надо даже скрываться.
Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так
как в городе почти нет модистки, то стала во
многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы и прочее.