Неточные совпадения
Раскольников не привык к толпе и,
как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем
как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в
каком бы то
ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя
какого бы
ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не
было ни на минуту, даже в то еще время,
как он читал письмо. Главнейшая
суть дела
была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить
ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом,
как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал, что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не
будет и что, стало
быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна.
— Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого
ни одного бы великого человека не
было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь
как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
Старуха взглянула
было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки,
как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так, не говори
ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Ни одного мига нельзя
было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут
как бы не
было. Но
как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная:
ни замка,
ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может
быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И
как мог,
как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями,
как давеча, но даже с чем бы то
ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям в квартальной конторе, и
будь это всё его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем
было бы обращаться к ним и даже
ни в
каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
Купол собора, который
ни с
какой точки не обрисовывается лучше,
как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно
было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение.
А
как ты думаешь, по характеру нашей юриспруденции, примут или способны ль они принять такой факт, — основанный единственно только на одной психологической невозможности, на одном только душевном настроении, — за факт неотразимый и все обвинительные и вещественные факты, каковы бы они
ни были, разрушающий?
Странное дело: казалось, он вдруг стал совершенно спокоен; не
было ни полоумного бреду,
как давеча,
ни панического страху,
как во все последнее время.
Он только чувствовал и знал, что надо, чтобы все переменилось, так или этак, «хоть
как бы то
ни было», повторял он с отчаянною, неподвижною самоуверенностью и решимостью.
Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в
каком бы он
ни был настроении, так что все очень скоро узнавали, с кем имеют дело.
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже
был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну
как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да
ни за что же на свете!
— Позвольте вам заметить, — отвечал он сухо, — что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю…
ни кем бы то
ни было из подобных лиц, следственно, и не могу, не
быв ими, дать вам удовлетворительного объяснения о том,
как бы я поступил.
В передней
было очень темно и пусто,
ни души,
как будто все вынесли; тихонько, на цыпочках прошел он в гостиную: вся комната
была ярко облита лунным светом; все тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый диван и картинки в рамках.
— Мне кажется, особенно тревожиться нечего,
ни вам,
ни Авдотье Романовне, конечно, если сами не пожелаете входить в
какие бы то
ни было с ним отношения. Что до меня касается, я слежу и теперь разыскиваю, где он остановился…
Затем Раскольников передал (довольно сухо) разговор свой с Свидригайловым, пропустив о призраках Марфы Петровны, чтобы не вдаваться в излишнюю материю, и чувствуя отвращение заводить
какой бы то
ни было разговор, кроме самого необходимого.
Но тем не менее ему опять-таки
было ясно, что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила,
ни в
каком случае не могла так оставаться.
И так сильно
было его негодование, что тотчас же прекратило дрожь; он приготовился войти с холодным и дерзким видом и дал себе слово
как можно больше молчать, вглядываться и вслушиваться и, хоть на этот раз, по крайней мере, во что бы то
ни стало победить болезненно раздраженную натуру свою.
Раскольников сел, дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле. В глубоком изумлении, напряженно слушал он испуганного и дружески ухаживавшего за ним Порфирия Петровича. Но он не верил
ни единому его слову, хотя ощущал какую-то странную наклонность поверить. Неожиданные слова Порфирия о квартире совершенно его поразили. «
Как же это, он, стало
быть, знает про квартиру-то? — подумалось ему вдруг, — и сам же мне и рассказывает!»
Если
каким бы то
ни было образом вы знаете и укажете нам, где он теперь находится, то, уверяю вас честным словом и беру всех в свидетели, что дело тем только и кончится.
Вы меня благодарили и даже прослезились (я рассказываю все так,
как было, чтобы, во-первых, напомнить вам, а во-вторых, показать вам, что из памяти моей не изгладилась
ни малейшая черта).
— Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и с этими словами начала хватать все, что
ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (на которую упала
было в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба
была слишком неравна; та отпихнула ее,
как перышко.
Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то
есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так
как вы себя
ни за что считаете, так в придачу).
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не
было известно,
ни зачем,
ни как,
ни для чего это
было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Так вот ты
как живешь, Соня!
Ни разу-то я у тебя не
была… привелось…
Этот короткий жест даже поразил Раскольникова недоумением; даже странно
было:
как?
ни малейшего отвращения,
ни малейшего омерзения к нему,
ни малейшего содрогания в ее руке!
— Ну, вот еще! Куда бы я
ни отправился, что бы со мной
ни случилось, — ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю,
как ты ее любишь и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может
быть, уж и любит. Теперь сам решай,
как знаешь лучше, — надо иль не надо тебе запивать.
И
как бы
ни груба
была лесть, в ней непременно, по крайней мере, половина кажется правдою.
— Вот ваше письмо, — начала она, положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не верю ей
ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение. Я знаю историю и
как и отчего она выдумалась. У вас не может
быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам не верю! Не верю!..
— Но только, Родя,
как я
ни глупа, но все-таки я могу судить, что ты весьма скоро
будешь одним из первых людей, если не самым первым в нашем ученом мире.
— Маменька, что бы
ни случилось, что бы вы обо мне
ни услышали, что бы вам обо мне
ни сказали,
будете ли вы любить меня так,
как теперь? — спросил он вдруг от полноты сердца,
как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.
Он
был как бы сам не свой. Он даже и на месте не мог устоять одной минуты,
ни на одном предмете не мог сосредоточить внимания; мысли его перескакивали одна через другую, он заговаривался; руки его слегка дрожали.
Он никогда не говорил с ними о боге и о вере, но они хотели убить его
как безбожника; он молчал и не возражал им. Один каторжный бросился
было на него в решительном исступлении; Раскольников ожидал его спокойно и молча: бровь его не шевельнулась,
ни одна черта его лица не дрогнула. Конвойный успел вовремя стать между ним и убийцей — не то пролилась бы кровь.