Неточные совпадения
Теперь же, месяц спустя, он уже
начинал смотреть иначе и, несмотря на все поддразнивающие монологи о собственном бессилии и нерешимости, «безобразную» мечту как-то даже поневоле привык считать уже предприятием, хотя все
еще сам себе
не верил.
Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка
не вынесла учащенных ударов и в бессилии
начала лягаться. Даже старик
не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а
еще лягается!
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он
не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но
еще раз
начинает лягаться.
Но это
еще были мелочи, о которых он и думать
не начинал, да и некогда было.
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже
не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда
еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно и разглядев, что он
не спит, она поставила свечку на стол и
начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
— Ваша мамаша,
еще в бытность мою при них,
начала к вам письмо. Приехав сюда, я нарочно пропустил несколько дней и
не приходил к вам, чтоб уж быть вполне уверенным, что вы извещены обо всем; но теперь, к удивлению моему…
— Как! Вы здесь? —
начал он с недоумением и таким тоном, как бы век был знаком, — а мне вчера
еще говорил Разумихин, что вы все
не в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас…
Не могу я это тебе выразить, тут, — ну вот ты математику знаешь хорошо, и теперь
еще занимаешься, я знаю… ну,
начни проходить ей интегральное исчисление, ей-богу
не шучу, серьезно говорю, ей решительно все равно будет: она будет на тебя смотреть и вздыхать, и так целый год сряду.
Рассказ его жадно слушали; но когда он думал, что уже кончил и удовлетворил своих слушательниц, то оказалось, что для них он как будто
еще и
не начинал.
— Если вам теперь надо идти… —
начала было Соня, совсем и
не посмотрев на Разумихина, а от этого
еще более сконфузившись.
— Нет, вы, я вижу,
не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять
начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические мысли в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек
еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько
не встревоженным видом. — Да и к чему вам знать, к чему вам так много знать, коли вас
еще и
не начинали беспокоить нисколько! Ведь вы как ребенок: дай да подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
— Видемши я, —
начал мещанин, — что дворники с моих слов идти
не хотят, потому, говорят, уже поздно, а пожалуй,
еще осерчает, что тем часом
не пришли, стало мне обидно, и сна решился, и стал узнавать.
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и
не было бы у него, чтобы карьеру
начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую
еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода
не было?
Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска
начала сказываться ему в последнее время. В ней
не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В вечерний час это ощущение обыкновенно
еще сильней
начинало его мучить.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня,
еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и
начали кричать. Оба
еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
А известно ли вам, что он из раскольников, да и
не то чтоб из раскольников, а просто сектант; у него в роде бегуны бывали, и сам он
еще недавно целых два года в деревне у некоего старца под духовным
началом был.
— Вот ваше письмо, —
начала она, положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы
не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я
еще до вас слышала об этой глупой сказке и
не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение. Я знаю историю и как и отчего она выдумалась. У вас
не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам
не верю!
Не верю!..
Раскольников долго
не знал о смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась
еще с самого
начала водворения его в Сибири.
Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, толькосемь лет! В
начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и
не знал того, что новая жизнь
не даром же ему достается, что ее надо
еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать.
Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Стародум. Постой. Сердце мое кипит
еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего
не начинать.
Был, после
начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все
еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому что
не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Следовательно, если
начать предотвращать эту неизбежную развязку предварительными разглагольствиями, то
не значит ли это
еще больше растравлять ее и придавать ей более ожесточенный характер?
К удивлению, бригадир
не только
не обиделся этими словами, но, напротив того,
еще ничего
не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать —
не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и
начала Аленку усовещивать.