Неточные совпадения
Тут пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик,
начали спорить, и Клим
еще раз услышал
не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На другой же день он спросил Ивана...
—
Не тому вас учат, что вы должны знать. Отечествоведение — вот наука, которую следует преподавать с первых же классов, если мы хотим быть нацией. Русь все
еще не нация, и боюсь, что ей придется взболтать себя
еще раз так, как она была взболтана в
начале семнадцатого столетия. Тогда мы будем нацией — вероятно.
— Представь — играю! — потрескивая сжатыми пальцами, сказал Макаров. —
Начал по слуху, потом стал брать уроки… Это
еще в гимназии. А в Москве учитель мой уговаривал меня поступить в консерваторию. Да. Способности, говорит. Я ему
не верю. Никаких способностей нет у меня. Но — без музыки трудно жить, вот что, брат…
Самгин растерялся, он
еще не умел утешать плачущих девиц и находил, что Варвара плачет слишком картинно, для того чтоб это было искренно. Но она и сама успокоилась, как только пришла мощная Анфимьевна и ласково, но деловито
начала рассказывать...
Руки его лежали на животе, спрятанные в широкие рукава, но иногда, видимо, по догадке или повинуясь неуловимому знаку, один из китайцев тихо
начинал говорить с комиссаром отдела, а потом,
еще более понизив голос, говорил Ли Хунг-чангу, преклонив голову,
не глядя в лицо его.
Это было странно. Иноков часто бывал у Спивак, но никогда
еще не заходил к Самгину. Хотя визит его помешал Климу беседовать с самим собою, он встретил гостя довольно любезно. И сейчас же раскаялся в этом, потому что Иноков с порога
начал...
Он сел и
начал разглаживать на столе измятые письма. Третий листок он прочитал
еще раз и, спрятав его между страниц дневника,
не спеша
начал разрывать письма на мелкие клочки. Бумага была крепкая, точно кожа. Хотел разорвать и конверт, но в нем оказался
еще листок тоненькой бумаги, видимо, вырванной из какой-то книжки.
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб
не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и
начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась
еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
—
Не знаю.
Не спрашивал. Но почему вы говорите — революция? Нет, это
еще не она.
Не представляю, чтоб кто-то
начал в воскресенье делать революцию.
— Он копчену рыбу носил нам, — вмешался Николай и торопливо
начал говорить
еще что-то, но Самгин
не слушал его.
«Ждать до двух — семь часов», — сердито сосчитал Самгин. Было
еще темно, когда он встал и
начал мыться, одеваться; он старался делать все
не спеша и ловил себя на том, что торопится. Это очень раздражало. Потом раздражал чай, слишком горячий, и была
еще одна, главная причина всех раздражений: назвать ее
не хотелось, но когда он обварил себе палец кипятком, то невольно и озлобленно подумал...
— Говорить можно только о фактах, эпизодах, но они —
еще не я, —
начал он тихо и осторожно. — Жизнь — бесконечный ряд глупых, пошлых, а в общем все-таки драматических эпизодов, — они вторгаются насильственно, волнуют, отягощают память ненужным грузом, и человек, загроможденный, подавленный ими, перестает чувствовать себя, свое сущее, воспринимает жизнь как боль…
—
Не понимаю. Может быть, это — признак, что уже «кончен бой» и
начали действовать мародеры, а возможно, что революция
еще не истратила всех своих сил. Тебе — лучше знать, — заключила она, улыбаясь.
Безбедов
не отвечал на его вопросы, заставив Клима пережить в несколько минут смену разнообразных чувствований: сначала приятно было видеть Безбедова испуганным и жалким, потом показалось, что этот человек сокрушен
не тем, что стрелял, а тем, что
не убил, и тут Самгин подумал, что в этом состоянии Безбедов способен и
еще на какую-нибудь безумную выходку. Чувствуя себя в опасности, он строго, деловито
начал успокаивать его.
Известный адвокат долго
не соглашался порадовать людей своим талантом оратора, но, наконец, встал, поправил левой рукой полуседые вихры, утвердил руку на жилете, против сердца, и, высоко подняв правую, с бокалом в ней,
начал фразой на латинском языке, — она потонула в шуме,
еще не прекращенном.
Он много работал, часто выезжал в провинцию, все
еще не мог кончить дела, принятые от ‹Прозорова›, а у него уже явилась своя клиентура, он даже взял помощника Ивана Харламова, человека со странностями: он почти непрерывно посвистывал сквозь зубы и нередко
начинал вполголоса разговаривать сам с собой очень ласковым тоном...
Закурив, Самгин
начал изъяснять причины войны. Он
еще не успел серьезно подумать об этих причинах, но заговорил охотно.
— Тогда — давай
еще пива, — сказал следователь. Она ушла,
начали играть в девятку. Петров непрерывно глотал пиво, но
не пьянел, а только урчал, мурлыкал...
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать.
Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Стародум. Постой. Сердце мое кипит
еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего
не начинать.
Был, после
начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о новом градоначальнике все
еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому что
не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Следовательно, если
начать предотвращать эту неизбежную развязку предварительными разглагольствиями, то
не значит ли это
еще больше растравлять ее и придавать ей более ожесточенный характер?
К удивлению, бригадир
не только
не обиделся этими словами, но, напротив того,
еще ничего
не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать —
не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и
начала Аленку усовещивать.