Неточные совпадения
— Ax, жаль-то как! — сказал он, качая головой, — совсем еще как ребенок. Обманули, это как раз. Послушайте, сударыня, — начал он звать ее, — где изволите проживать? — Девушка открыла усталые и посоловелые
глаза, тупо
посмотрела на допрашивающих и отмахнулась рукой.
Та вдруг совсем открыла
глаза,
посмотрела внимательно, как будто поняла что-то такое, встала со скамейки и пошла обратно в ту сторону, откуда пришла.
Городовой не понимал и
смотрел во все
глаза. Раскольников засмеялся.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по
глазам, а ему так жалко, так жалко на это
смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Через несколько минут он поднял
глаза и долго
смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.
Та отскочила в испуге, хотела было что-то сказать, но как будто не смогла и
смотрела на него во все
глаза.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась
глазами прямо в
глаза незваному гостю. Она
смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее
глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется,
смотри она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Он стоял,
смотрел и не верил
глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Все с
глаз долой, и кошелек тоже!» — радостно думал он, привстав и тупо
смотря в угол, в оттопырившуюся еще больше дыру.
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже не мог сомкнуть
глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа.
Посмотрев на него внимательно и разглядев, что он не спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
Проснулся он, услыхав, что кто-то вошел к нему, открыл
глаза и увидал Разумихина, отворившего дверь настежь и стоявшего на пороге, недоумевая: входить или нет? Раскольников быстро привстал на диване и
смотрел на него, как будто силясь что-то припомнить.
Раскольников через плечо скосил на него
глаза,
посмотрел внимательно и сказал так же тихо и лениво...
Катерина Ивановна
смотрела на него грустным, но строгим взглядом, а из
глаз ее текли слезы.
— Умер, — отвечал Раскольников. — Был доктор, был священник, все в порядке. Не беспокойте очень бедную женщину, она и без того в чахотке. Ободрите ее, если чем можете… Ведь вы добрый человек, я знаю… — прибавил он с усмешкой,
смотря ему прямо в
глаза.
— Вы нам все вчера отдали! — проговорила вдруг в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание.
Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо
посмотрела на Соню.
— Вам направо, Софья Семеновна? Кстати: как вы меня отыскали? — спросил он, как будто желая сказать ей что-то совсем другое. Ему все хотелось
смотреть в ее тихие, ясные
глаза, и как-то это все не так удавалось…
Глаза его были голубые и
смотрели холодно, пристально и вдумчиво; губы алые.
— Как это вы так заметливы?.. — неловко усмехнулся было Раскольников, особенно стараясь
смотреть ему прямо в
глаза: но не смог утерпеть и вдруг прибавил: — Я потому так заметил сейчас, что, вероятно, очень много было закладчиков… так что вам трудно было бы их всех помнить… А вы, напротив, так отчетливо всех их помните, и… и…
Он поднял
глаза, вдумчиво
посмотрел на всех, улыбнулся и взял фуражку. Он был слишком спокоен сравнительно с тем, как вошел давеча, и чувствовал это. Все встали.
Мещанин на этот раз поднял
глаза и зловещим, мрачным взглядом
посмотрел на Раскольникова.
Вошел, на рассвете, на станцию, — за ночь вздремнул, изломан,
глаза заспаны, — взял кофею;
смотрю — Марфа Петровна вдруг садится подле меня, в руках колода карт: «Не загадать ли вам, Аркадий Иванович, на дорогу-то?» А она мастерица гадать была.
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней,
глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо
посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он
смотрел, как совсем сумасшедший.
— И, сказав это, Порфирий Петрович прищурился, подмигнул; что-то веселое и хитрое пробежало по лицу его, морщинки на его лбу разгладились, глазки сузились, черты лица растянулись, и он вдруг залился нервным, продолжительным смехом, волнуясь и колыхаясь всем телом и прямо
смотря в
глаза Раскольникову.
Тот засмеялся было сам, несколько принудив себя; но когда Порфирий, увидя, что и он тоже смеется, закатился уже таким смехом, что почти побагровел, то отвращение Раскольникова вдруг перешло всю осторожность: он перестал смеяться, нахмурился и долго и ненавистно
смотрел на Порфирия, не спуская с него
глаз, во все время его длинного и как бы с намерением непрекращавшегося смеха.
Он продолжал в упор
смотреть на него, говоря это, и вдруг опять беспредельная злоба блеснула в
глазах его.
Соня села,
посмотрела кругом — на Лебезятникова, на деньги, лежавшие на столе, и потом вдруг опять на Петра Петровича, и уже не отрывала более от него
глаз, точно приковалась к нему.
—
Смотрите на нее: вытаращила
глаза, чувствует, что мы о ней говорим, да не может понять, и
глаза вылупила.
— Какая низость! — повторил Лебезятников, пристально
смотря ему в
глаза.
— То значит, что вы… клеветник, вот что значат мои слова! — горячо проговорил Лебезятников, строго
смотря на него своими подслеповатыми глазками. Он был ужасно рассержен. Раскольников так и впился в него
глазами, как бы подхватывая и взвешивая каждое слово. Опять снова воцарилось молчание. Петр Петрович почти даже потерялся, особенно в первое мгновение.
— Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая
смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести
глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Он проговорил это с видом какого-то подмигивающего,веселого плутовства, не спуская
глаз с Раскольникова. Раскольников побледнел и похолодел, слыша свои собственные выражения, сказанные Соне. Он быстро отшатнулся и дико
посмотрел на Свидригайлова.
Свидригайлов пристально
смотрел в
глаза Раскольникову и вдруг, помолчав и понизив голос, спросил...
Раскольников тотчас сделал вид, что как будто и сам не заметил его и
смотрит, задумавшись, в сторону, а сам продолжал его наблюдать краем
глаза.
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как огонь, большими черными
глазами,
смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из
глаз ее в ту минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся...
Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист,
смотрела на него умоляющими
глазами. Он было хотел что-то сказать, но только губы его кривились, а выговорить он не мог.
Раскольников пошел к дверям, но она ухватилась за него и отчаянным взглядом
смотрела ему в
глаза. Лицо ее исказилось от ужаса.
Раскольников опустился на стул, но не спускал
глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту
смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.
Он жил, как-то опустив
глаза: ему омерзительно и невыносимо было
смотреть.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав,
смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В
глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…