Неточные совпадения
В эту же минуту он и
сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: второй
день, как уж он почти совсем ничего не ел.
«Если о сю пору я так боюсь, что же было бы, если б и действительно как-нибудь случилось до
самого дела дойти?..» — подумал он невольно, проходя
в четвертый этаж.
И
в продолжение всего того райского
дня моей жизни и всего того вечера я и
сам в мечтаниях летучих препровождал: и, то есть, как я это все устрою, и ребятишек одену, и ей спокой дам, и дочь мою единородную от бесчестья
в лоно семьи возвращу…
Он думал и тер себе лоб, и, странное
дело, как-то невзначай, вдруг и почти
сама собой, после очень долгого раздумья, пришла ему
в голову одна престранная мысль.
Но теперь, странное
дело,
в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет
в грязи или
в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по
самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Дело было
самое обыкновенное и не заключало
в себе ничего такого особенного.
Прибавим только, что фактические, чисто материальные затруднения
дела вообще играли
в уме его
самую второстепенную роль. «Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они,
в свое время, все будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со всеми подробностями
дела…» Но
дело не начиналось.
Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, — но странное
дело, — ему вдруг стало
самому решительно все равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то
в один миг,
в одну минуту.
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет,
в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину
сам пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно:
сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего
дня… что к нему после того на другой
день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и не могу теперь зайти…»
Хотел было я ему, как узнал это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на ту пору у нас с Пашенькой гармония вышла, и я повелел это
дело все прекратить,
в самом то есть источнике, поручившись, что ты заплатишь.
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того
самого дома, является
в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего
дня, примерно
в начале девятого, —
день и час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на
дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку, с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? — объявил, что на панели поднял.
— «А было ль известно тебе, Миколаю,
в тот
самый день, что такую-то вдову
в такой-то
день и час с сестрой ее убили и ограбили?» — «Знать не знаю, ведать не ведаю.
— «Каким таким манером?» — «А таким
самым манером, что мазали мы этта с Митреем весь
день, до восьми часов, и уходить собирались, а Митрей взял кисть да мне по роже краской и мазнул, мазнул, этта, он меня
в рожу краской, да и побег, а я за ним.
— Да врешь; горячишься. Ну, а серьги? Согласись
сам, что коли
в тот
самый день и час к Николаю из старухина сундука попадают серьги
в руки, — согласись
сам, что они как-нибудь да должны же были попасть? Это немало при таком следствии.
—
В самом серьезном, так сказать,
в самой сущности
дела, — подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу. — Я, видите ли, уже десять лет не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы, идеи — все это и до нас прикоснулось
в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть все, надобно быть
в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши. И признаюсь: порадовался…
Тогда еще из Петербурга только что приехал камер-юнкер князь Щегольской… протанцевал со мной мазурку и на другой же
день хотел приехать с предложением; но я
сама отблагодарила
в лестных выражениях и сказала, что сердце мое принадлежит давно другому.
Раскольников скоро заметил, что эта женщина не из тех, которые тотчас же падают
в обмороки. Мигом под головою несчастного очутилась подушка — о которой никто еще не подумал; Катерина Ивановна стала
раздевать его, осматривать, суетилась и не терялась, забыв о себе
самой, закусив свои дрожавшие губы и подавляя крики, готовые вырваться из груди.
— А я так даже подивился на него сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что
в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим больным. —
Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и
сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
— Представь себе, скоропостижно! — заторопилась Пульхерия Александровна, ободренная его любопытством, — и как раз
в то
самое время, как я тебе письмо тогда отправила,
в тот
самый даже
день! Вообрази, этот ужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть на диван,
сам уселся на другом конце и уставился
в гостя,
в немедленном ожидании изложения
дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с первого раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не
в пропорции с таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
— Вам следует подать объявление
в полицию, — с
самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом убийстве, — вы просите,
в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено
дело, что такие-то вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить… или там… да вам, впрочем, напишут.
— Не совсем здоров! — подхватил Разумихин. — Эвона сморозил! До вчерашнего
дня чуть не без памяти бредил… Ну, веришь, Порфирий,
сам едва на ногах, а чуть только мы, я да Зосимов, вчера отвернулись — оделся и удрал потихоньку и куролесил где-то чуть не до полночи, и это
в совершеннейшем, я тебе скажу, бреду, можешь ты это представить! Замечательнейший случай!
— Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая руку. — Очень, очень рад знакомству. А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне туда
сами… как-нибудь на
днях… да хоть завтра. Я буду там часов этак
в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
Да вот, кстати же! — вскрикнул он, чему-то внезапно обрадовавшись, — кстати вспомнил, что ж это я!.. — повернулся он к Разумихину, — вот ведь ты об этом Николашке мне тогда уши промозолил… ну, ведь и
сам знаю,
сам знаю, — повернулся он к Раскольникову, — что парень чист, да ведь что ж делать, и Митьку вот пришлось обеспокоить… вот
в чем дело-с, вся-то суть-с: проходя тогда по лестнице… позвольте: ведь вы
в восьмом часу были-с?
— Замечать стал еще прежде, окончательно же убедился третьего
дня, почти
в самую минуту приезда
в Петербург. Впрочем, еще
в Москве воображал, что еду добиваться руки Авдотьи Романовны и соперничать с господином Лужиным.
Я имею значительное основание предполагать, что Марфа Петровна, имевшая несчастие столь полюбить его и выкупить из долгов, восемь лет назад, послужила ему еще и
в другом отношении: единственно ее старанием и жертвами затушено было,
в самом начале, уголовное
дело, с примесью зверского и, так сказать, фантастического душегубства, за которое он весьма и весьма мог бы прогуляться
в Сибирь.
Главное
дело было
в том, что он, до
самой последней минуты, никак не ожидал подобной развязки.
Вот
в чем
дело: есть у меня дядя (я вас познакомлю; прескладной и препочтенный старичонка!), а у этого дяди есть тысяча рублей капиталу, а
сам живет пенсионом и не нуждается.
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и
сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести
дело, так
в этом нет и сомнения:
дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
А сама-то весь-то
день сегодня моет, чистит, чинит, корыто
сама, с своею слабенькою-то силой,
в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы
в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете…
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее
сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее
в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый
день вспоминать было больно!
Но ведь вот что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того
самого, на который все юридические формы и правила примерены и с которого они рассчитаны и
в книжки записаны, вовсе не существует-с, по тому
самому, что всякое
дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно случится
в действительности, тотчас же и обращается
в совершенно частный случай-с; да иногда ведь
в какой: так-таки ни на что прежнее не похожий-с.
Ведь вот будь вы действительно, на самом-то
деле преступны али там как-нибудь замешаны
в это проклятое
дело, ну стали бы вы, помилуйте,
сами напирать, что не
в бреду вы все это делали, а, напротив,
в полной памяти?
С этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того
самого дня, как у него поселился, но
в то же время как будто несколько опасался его.
— Это другая сплетня! — завопил он. — Совсем, совсем не так
дело было! Вот уж это-то не так! Это все Катерина Ивановна тогда наврала, потому что ничего не поняла! И совсем я не подбивался к Софье Семеновне! Я просто-запросто развивал ее, совершенно бескорыстно, стараясь возбудить
в ней протест… Мне только протест и был нужен, да и
сама по себе Софья Семеновна уже не могла оставаться здесь
в нумерах!
Она так на него и накинулась, посадила его за стол подле себя по левую руку (по правую села Амалия Ивановна) и, несмотря на беспрерывную суету и хлопоты о том, чтобы правильно разносилось кушанье и всем доставалось, несмотря на мучительный кашель, который поминутно прерывал и душил ее и, кажется, особенно укоренился
в эти последние два
дня, беспрерывно обращалась к Раскольникову и полушепотом спешила излить перед ним все накопившиеся
в ней чувства и все справедливое негодование свое на неудавшиеся поминки; причем негодование сменялось часто
самым веселым,
самым неудержимым смехом над собравшимися гостями, но преимущественно над
самою хозяйкой.
Соня поспешила тотчас же передать ей извинение Петра Петровича, стараясь говорить вслух, чтобы все могли слышать, и употребляя
самые отборно почтительные выражения, нарочно даже подсочиненные от лица Петра Петровича и разукрашенные ею. Она прибавила, что Петр Петрович велел особенно передать, что он, как только ему будет возможно, немедленно прибудет, чтобы поговорить о
делах наедине и условиться о том, что можно сделать и предпринять
в дальнейшем, и проч. и проч.
— С
самого начала истории я уже стал подозревать, что тут какой-то мерзкий подвох; я стал подозревать вследствие некоторых особых обстоятельств, только мне одному известных, которые я сейчас и объясню всем:
в них все
дело!
Третьего
дня я еще и не знал, что он здесь стоит
в нумерах, у вас, Андрей Семенович, и что, стало быть,
в тот же
самый день, как мы поссорились, то есть третьего же
дня, он был свидетелем того, как я передал,
в качестве приятеля покойного господина Мармеладова, супруге его Катерине Ивановне несколько денег на похороны.
Вообще же
в эти последние
дни он и
сам как бы старался убежать от ясного и полного понимания своего положения; иные насущные факты, требовавшие немедленного разъяснения, особенно тяготили его; но как рад бы он был освободиться и убежать от иных забот, забвение которых грозило, впрочем, полною и неминуемою гибелью
в его положении.
Он вспомнил, что
в этот
день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он
сам спокойнее, чем
в эти последние три
дня. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического страха. Дверь отворилась, и вошел Разумихин.
— А ведь я к вам уже заходил третьего
дня вечером; вы и не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, —
в комнату,
в эту
самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо — дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся, подождал, да и служанке вашей не доложился — вышел. Не запираете?
— Э, полноте, что мне теперь приемы! Другое бы
дело, если бы тут находились свидетели, а то ведь мы один на один шепчем.
Сами видите, я не с тем к вам пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет —
в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
Не во времени
дело, а
в вас
самом.
— Ну, тогда было
дело другое. У всякого свои шаги. А насчет чуда скажу вам, что вы, кажется, эти последние два-три
дня проспали. Я вам
сам назначил этот трактир и никакого тут чуда не было, что вы прямо пришли;
сам растолковал всю дорогу, рассказал место, где он стоит, и часы,
в которые можно меня здесь застать. Помните?
Он
сам это все передавал слово
в слово Софье Семеновне, которая одна и знает секрет, но
в убийстве не участвовала ни словом, ни
делом, а, напротив, ужаснулась так же, как и вы теперь.
— Ага! Так вот как! — вскричал он
в удивлении, но злобно усмехаясь, — ну, это совершенно изменяет ход
дела! Вы мне чрезвычайно облегчаете
дело сами, Авдотья Романовна! Да где это вы револьвер достали? Уж не господин ли Разумихин? Ба! Да револьвер-то мой! Старый знакомый! А я-то его тогда как искал!.. Наши деревенские уроки стрельбы, которые я имел честь вам давать, не пропали-таки даром.
В тот же
день, но уже вечером, часу
в седьмом, Раскольников подходил к квартире матери и сестры своей, — к той
самой квартире
в доме Бакалеева, где устроил их Разумихин.
— К нам? По какому? — воскликнул Илья Петрович. (Он был, по-видимому,
в превосходнейшем и даже капельку
в возбужденном состоянии духа.) — Если по
делу, то еще рано пожаловали. Я
сам по случаю… А впрочем, чем могу. Я признаюсь вам… как? как? Извините…
Наконец, явка с повинною,
в то
самое время, когда
дело необыкновенно запуталось вследствие ложного показания на себя упавшего духом изувера (Николая) и, кроме того, когда на настоящего преступника не только ясных улик, но даже и подозрений почти не имелось (Порфирий Петрович вполне сдержал слово), все это окончательно способствовало смягчению участи обвиненного.