Неточные совпадения
Не то чтоб он
был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого
времени он
был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию.
Он
был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее
время тяготить его.
Он уже прежде знал, что в этой квартире жил один семейный немец, чиновник: «Стало
быть, этот немец теперь выезжает, и, стало
быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой площадке, остается, на некоторое
время, только одна старухина квартира занятая.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее
время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни
было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Но что-то
было в нем очень странное; во взгляде его светилась как будто даже восторженность, — пожалуй,
был и смысл и ум, — но в то же
время мелькало как будто и безумие.
Почти все
время, как читал Раскольников, с самого начала письма, лицо его
было мокро от слез; но когда он кончил, оно
было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная, злая улыбка змеилась по его губам.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не
было ни на минуту, даже в то еще
время, как он читал письмо. Главнейшая
суть дела
была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
Любопытно бы разъяснить еще одно обстоятельство: до какой степени они обе
были откровенны друг с дружкой в тот день и в ту ночь и во все последующее
время?
Ведь она уже по каким-то причинам успела догадаться, что ей с Дуней нельзя
будет вместе жить после брака, даже и в первое
время?
В настоящее
время он тоже принужден
был выйти из университета, но ненадолго, и из всех сил спешил поправить обстоятельства, чтобы можно
было продолжать.
Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не
было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то
время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его деле, не может
быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все
время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им — «не преступление»…
Прибавим только, что фактические, чисто материальные затруднения дела вообще играли в уме его самую второстепенную роль. «Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они, в свое
время, все
будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со всеми подробностями дела…» Но дело не начиналось.
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо
было и торопиться, и в то же
время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны…
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все
время, во все это
время! Старуха не заперла за ним, может
быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
— Илья Петрович! — начал
было письмоводитель заботливо, но остановился выждать
время, потому что вскипевшего поручика нельзя
было удержать иначе, как за руки, что он знал по собственному опыту.
— С вас вовсе не требуют таких интимностей, милостисдарь, да и
времени нет, — грубо и с торжеством перебил
было Илья Петрович, но Раскольников с жаром остановил его, хотя ему чрезвычайно тяжело стало вдруг говорить.
Он шел скоро и твердо, и хоть чувствовал, что весь изломан, но сознание
было при нем. Боялся он погони, боялся, что через полчаса, через четверть часа уже выйдет, пожалуй, инструкция следить за ним; стало
быть, во что бы ни стало надо
было до
времени схоронить концы. Надо
было управиться, пока еще оставалось хоть сколько-нибудь сил и хоть какое-нибудь рассуждение… Куда же идти?
Он, однако ж, не то чтоб уж
был совсем в беспамятстве во все
время болезни: это
было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием.
Тем
временем дам знать и Зосимову, хоть и без того бы ему следовало давно здесь
быть, ибо двенадцатый час.
Манера его
была медленная, как будто вялая и в то же
время изученно-развязная; претензия, впрочем усиленно скрываемая, проглядывала поминутно.
Если же сделано мало, то ведь и
времени было немного.
— Спасибо тебе! А я у Пашеньки тем
временем подожду и
буду наблюдать через Настасью…
Странное дело: казалось, он вдруг стал совершенно спокоен; не
было ни полоумного бреду, как давеча, ни панического страху, как во все последнее
время.
В последнее
время его даже тянуло шляться по всем этим местам, когда тошно становилось, «чтоб еще тошней
было».
Только что Раскольников отворил дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько
времени обмеривали они один другого взглядом. Разумихин
был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.
В контору надо
было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она
была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может
быть, безо всякой цели, а может
быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть
время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не
был и мимо не проходил.
Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть
было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на
время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала
было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна пришла в исступление.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем
был для их Роди, во все
время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же
время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как в то же
время он
был для нее провидением, то и не хотела замечать всех этих эксцентрических подробностей.
Такая ходьба из угла в угол, в раздумье,
была обыкновенною привычкою Авдотьи Романовны, и мать всегда как-то боялась нарушать в такое
время ее задумчивость.
Волосы у нее
были темно-русые, немного светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же
время иногда, минутами, необыкновенно добрые.
— Представь себе, скоропостижно! — заторопилась Пульхерия Александровна, ободренная его любопытством, — и как раз в то самое
время, как я тебе письмо тогда отправила, в тот самый даже день! Вообрази, этот ужасный человек, кажется, и
был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
— А он очень, очень, очень, очень
будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе, в разное
время… И вчера говорил. Идем!.. Так ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это все обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
— То
есть не то чтобы… видишь, в последнее
время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то
есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
Одно
время Раскольников думал
было встать и уйти и тем покончить свидание. Но некоторое любопытство и даже как бы расчет удержали его на мгновение.
Целая компания нас
была, наиприличнейшая, лет восемь назад; проводили
время; и все, знаете, люди с манерами, поэты
были, капиталисты
были.
Все опять примолкли: Раскольников упорно молчал, Авдотья Романовна до
времени не хотела прерывать молчания, Разумихину нечего
было говорить, так что Пульхерия Александровна опять затревожилась.
Через четверть часа все
были в самом оживленном разговоре. Даже Раскольников хоть и не разговаривал, но некоторое
время внимательно слушал. Ораторствовал Разумихин.
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести дело, так в этом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем,
будет еще
время вам сговориться…
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама
была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же
время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен
быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что
было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
— Успеем-с, успеем-с!.. А вы курите?
Есть у вас? Вот-с, папиросочка-с… — продолжал он, подавая гостю папироску. — Знаете, я принимаю вас здесь, а ведь квартира-то моя вот тут же, за перегородкой… казенная-с, а я теперь на вольной, на
время. Поправочки надо
было здесь кой-какие устроить. Теперь почти готово… казенная квартира, знаете, это славная вещь, — а? Как вы думаете?
Тот засмеялся
было сам, несколько принудив себя; но когда Порфирий, увидя, что и он тоже смеется, закатился уже таким смехом, что почти побагровел, то отвращение Раскольникова вдруг перешло всю осторожность: он перестал смеяться, нахмурился и долго и ненавистно смотрел на Порфирия, не спуская с него глаз, во все
время его длинного и как бы с намерением непрекращавшегося смеха.
Вид этого человека с первого взгляда
был очень странный. Он глядел прямо перед собою, но как бы никого не видя. В глазах его сверкала решимость, но в то же
время смертная бледность покрывала лицо его, точно его привели на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Однако с этой стороны все
было, покамест, благополучно, и, посмотрев на свой благородный, белый и немного ожиревший в последнее
время облик, Петр Петрович даже на мгновение утешился, в полнейшем убеждении сыскать себе невесту где-нибудь в другом месте, да, пожалуй, еще и почище; но тотчас же опомнился и энергически плюнул в сторону, чем вызвал молчаливую, но саркастическую улыбку в молодом своем друге и сожителе Андрее Семеновиче Лебезятникове.
Нет, если б я выдал им за все это
время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина на Невском проспекте в Петербурге.] да из английского магазина, так
было бы дело почище и… покрепче!
Он
было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее
время, начал слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее
время — так даже стал браниться.
— Дебатирован
был в последнее
время вопрос: имеет ли право член коммуны входить к другому члену в комнату, к мужчине или женщине, во всякое
время… ну, и решено, что имеет…
— А так-с, надо-с. Сегодня-завтра я отсюда съеду, а потому желал бы ей сообщить… Впрочем,
будьте, пожалуй, и здесь, во
время объяснения. Тем даже лучше. А то вы, пожалуй, и бог знает что подумаете.